При произнесении Сидом последних слов старина Эбенизер неожиданно оживился, вышел из своеобразного ступора, в котором пребывал уже какое-то время, и бесцеремонно вмешался в ткань повествования.
— В этом месте, — сказал он, — я должен объявить перерыв. Мне жаль этих несчастных людей, но все это было давно; в данный же момент от голода страдает один лишь страус, заключенный в моем гараже, и я должен немедленно устранить эту несправедливость.
— Вы ошибаетесь, — с достоинством возразил Сид. — Не знаю, как мой друг, но лично я тоже голоден.
Вальд знаком подтвердил свою солидарность.
— Вы намекаете на то, что я оказываю плохое гостеприимство? — разозлился старина. — Но местный обычай не требует кормить гостей; что же касается напитка, то бутылка давно пуста, и я покамест не вижу оснований доставать еще одну из подвала. Кроме того, вы свободные люди; вы вольны пойти и перекусить в «Тако Белл» или где еще, в то время как страус фактически под арестом. Как вам только не совестно! Я начинаю подозревать, что это вовсе не ваш страус — рачительный хозяин не стал бы морить голодом беспомощное живое существо; вдобавок это не менее жестоко, чем те ужасы, которые ты, мистер Сид, принялся живописать. Желаете спорить?
Друзья устыдились.
— То-то же, — сказал Эбенизер. — Кто со мной?
Вальд и Сид уклонились от ответа.
— Как хотите, — пожал плечами старина и ушел.
— Скажи мне, Сид, — спросил Вальд, как только они остались одни за столом, — какого черта ты понес ему всю эту ахинею?
— Странный вопрос, — обиделся Сид. — Сьёкье ясно сказала — не нужно про воздушное путешествие, придумайте что-нибудь другое. Я и придумываю… Неужели так плохо?
— Ну, не плохо… но зачем так издалека?
— Этого я тебе не могу объяснить, — покачал головой Сид, — вдохновение непознаваемо. Может быть, я подсознательно думал о доне Хуане все время с тех пор, как вспомнил о нем по дороге. Вот я и начал с него; а потом логика властно детерминировала все повествование.
— Но в результате мы так же далеки от нашей цели, как были чуть ли не час тому назад.
— А кто знает, в чем наша цель? — философски вопросил Сид. — Вернуть страуса? или оставить его здесь? Или добраться до Лас-Вегаса, штат Невада? Получить деньги? Получить Сьёкье или кого-то еще? Может, просто получить незабываемые ощущения?
— Кстати, — вдруг вспомнил Вальд. — Все не было случая тебя спросить, как ночью вышло у вас с Венди?
— А никак, — сказал Сид с неудовольствием. — Только-только дело начало слаживаться, как откуда ни возьмись явилась Сэнди и с плачем упала подруге на грудь. Я было обрадовался, думая, что теперь мне достанутся обе, и стал ее утешать… однако не тут-то было: утешить Сэнди мне не удалось, а вот Венди всплакнула тоже, и им обеим стало не до меня. Притом мне даже не удалось дознаться до причины слез Сэнди… Странно, — добавил Сид задумчиво, — ведь ты, кажется, все время был с ней; я и сам хотел у тебя спросить: кто мог так обидеть бедняжку?
— Не знаю, — соврал Вальд.
— Так или иначе, — сказал Сид, — ты напомнил мне, что за прошедшие двенадцать часов мы изрядно нагрешили. Возможно, плохое отношение к нам мистера Стампа — это своего рода знак. А ведь ты мне предлагал помолиться по дороге! да я заупрямился… Признаю свою неправоту.
— Ну, не то чтобы я тебе предлагал, — мягко сказал Вальд, тронутый искренним раскаянием Сида. — В любом случае, это нетрудно исправить…
— Как это исправить, как? — вскричал Сид.
— Помолиться сейчас.
— Очень остроумно! — сказал Сид. — Почему-то такая очевидная мысль не пришла мне в голову. Должно быть, все воображение уходит на рассказ.
И друзья затянули молитву.
Она пришла незаметно, сопровождаемая горьким известием. Она застала их вдвоем. Они лежали в постели, и Ана ласково гладила завитки волос на слегка выпуклом лобке Вероники.
Они подняли на нее взгляды, полные надежды и предвкушения. Так смотрит ребенок, наконец дождавшийся сладкого — и она не смогла выдержать этих взглядов. Она опустила глаза.
— Ничего не вышло, — сказала она упавшим голосом.
Их взгляды потухли.
— У-у, — разочарованно протянула Вероника.
— Ладно, бывает, — покровительственно сказала Госпожа. — Придется купить что-нибудь скромненькое от Труссарди; как говорится, не бери в голову.
— Не могу я не брать в голову, — сокрушенно сказала Марина, — ведь я обманула ваше доверие, Госпожа! Притом никто меня за язык не тянул. Сама вылезла; бес попутал меня, не иначе.
— А что случилось-то? — вяло полюбопытствовала Вероника.
— Все не то, — мрачно сказала Марина, — качество ниже нормы и вообще ниже всякой критики. Ну как я могла высказать такую дурацкую мысль! Да и вы обе, такие взрослые, умные и знающие что почем, могли сразу же меня обломить, не возлагая понапрасну надежды.
— Так зачем ты пришла? — спросила Госпожа.
— Но я же обещала, — ответила Марина, — а самое главное, что иначе я не смогла бы спокойно заснуть. Мне нужно было заставить себя посмотреть в ваши глаза, испытать жгучий стыд и так далее; это называется катарсис.
— Ну, и что? — осведомилась Госпожа.
— В смысле?
— Ты достигла катарсиса?
— Не совсем, — сказала Марина, — я забыла высказать еще один мотив. Сделав свое глупое предложение, я как бы поставила себя на одну доску с вами. Я даже осмелилась с этаким апломбом вас учить! Как же я облажалась!.. Так мне и надо, дуре; правду говорят — всяк сверчок знай свой шесток.
— По-моему, это уже звучало, — заметила Вероника.
— Нет, — сказала Марина, — вы не уловили нюанс: то я говорила об обмане доверия, а теперь речь идет о дерзости. Это как если бы, допустим, мулат возомнил себя равным креолу и влез в его дела. Разве можно?
— М-да, — сказала Госпожа.
— Короче, — сказала Марина, насупившись, — я прошу меня наказать.
— Наказать? — подняла брови Госпожа. — Каким образом? Нашлепать по попке, что ли?
Марина робко улыбнулась, первый раз за это время.
— Как угодно, — стыдливо проговорила она, — не мне выбирать наказание…
— А что, — ожила Вероника, — я бы, пожалуй, возбудилась, глядя на то, как ты шлепаешь ее по голой заднице.
— Охотно верю, — ухмыльнулась Госпожа.
— Зайка, нашлепай ее! Прошу… А ты будешь кричать от боли? (Марина пожала плечами.) Зайка, она будет кричать — представляешь?
