– Ты откуда, друг?
ВОДИТЕЛЬ.
С Киева.
ОЛЕГ.
Давно приехал?
ВОДИТЕЛЬ.
Три месяца.
Как вы уже, конечно, догадались, судьба и законы драматургии свели в этом пункте сценария Олега Хлебникова и Семена Басицкого.
Сеня крутил баранку, улыбался, поглядывал в зеркальце на пассажиров. Хоть и не было в этом по нью- йоркским понятиям ничего особенного, но все-таки приятно везти соотечественника. Вдруг до него долетел обрывок разговора.
NФ.
Let me check your spelling once again.
ОЛЕГ.
Кэй-эйч-эл-и-би-эн-ай-кэй-оу-ви. Олег Хлебников. Олег is my first name.
NФ.
It’s much easier, Aulik… But last one…
Старается правильно произнести полное имя и всякий раз получается что-то несусветное.
Олег и Анна смеются, поправляют журналиста, и до потрясенного Сени окончательно доходит, кого он везет.
«Чеккер» плывет через Петро Авеню на красный свет. Скрип тормозов, гудки, крики:
– What’s he doing?
Семен перекладывает руль в полупрострации направо-налево.
– Where are you going? – кричит ему в прострации NФ. – You took a wrong direction, buddy!
«Chekker» останавливается у витрин большого книжного магазина. Семен вылезает и говорит на заднее сиденье:
– Можно тебя на минуточку, Олег?
В полном недоумении Олег вылезает из машины.
– В чем дело?
Семен обеими руками вытирает себе лицо и мотает головой в сторону магазина.
– Зайди туда.
Шаткой походкой, почти ничего уже не видя, во власти мощного предчувствия, Олег входит в магазин и видит в конце длинного прохода меж бесчисленных книг идущую ему навстречу Ольгу.
…С улицы через стеклянные двери смотрят трое, Семен, Анна и нью-йоркский фрукт.
Анна отшатнулась.
– Кто это?
– Это Ольга, – тихо сказал Семен.
– А вы? – прошептала Анна. – Неужели вы?.. Как?.. Вы Семен Басицкий?
– Вот именно, – сказал Семен.
– Я все знала про вас. Мне рассказывали… я все знала… Боги… Зачем вы это сделали?
Семен опять вытер лицо ладонями, тряхнул головой и пробормотал:
– Посмотрите на меня. Похож я на гада?
Они вздрогнули, услышав щелканье автоматического фотозатвора. NФ, не понимая, что происходит, но чувствуя журналистским чутьем, что это real story, фиксировал все на пленку.
Уже начали сгущаться сумерки, когда из задрипанного отельчика на West Side вышли Олег и Ольга. Ветер закручивал на перекрестке маленький мусорный вихрь. Бродяга возле цветочного магазина играл на скрипке.
Не глядя друг на друга, они постояли возле скрипача, бросили ему в футляр каждый по четвертаку. Потом Олег купил у цветочника букетик гвоздик.
The man I love. Рядом со стаканом скоча в развинченной позе расположился нью-йоркский фрукт. Он говорил Анне.
– Ann, I fell in love with you.
Она отвечала ему по-русски
– Пошел к черту!
Он кивал головой.
– Ann, I really did.
…Мяч уже плохо был виден, но Socker на пустыре продолжался с невероятным азартом, и в центре игры разумеется был Сеня Басицкий. Он играл самозабвенно, выкладывался, что говорится, на полную катушку, не видя, что…
… из остановившегося поблизости «ягуара» за ним наблюдают два спортивных джентльмена. Один говорил с голландским акцентом, другой с немецким.
– No doubts, he’s a real «prophy»…
– His play resembles Kruif…
– As to me he dribbles like Bekki…
– Well, let’s talk to this guy…
В пустые секции телефонной будки зашли толстый черный франт и сикх в традиционной чалме. В отличие от Олега и Ольги оба дозвонились сразу. Негр захохотал, а сикх заговорил о чем-то с изнеможением и даже скрытым трагизмом. Олег, не поднимая головы, продолжал набирать свой номер. Тем же была занята и Ольга.
Здесь мы можем на прощание дать последнюю ноту West Side’a с отдаленной скрипкой, хохотом негра, глухим голосом сикха и гудочками телефона, ноту печальную. Но не оборванную, не случайную, а как бы продолжающую весь наш концерт.
Затем, как эпилог, возникает снова московский снег, и мы поймем, что прошло еще сколько-то месяцев.
Снег лепил в большие окна вельможной квартиры на улице Алексея Толстого, где в своем обширном кабинете сидел за чтением бумаг товарищ Лубенцов. Нельзя не сказать, что семейные неприятности все же как-то отразились на его наружности и выглядел он сейчас отнюдь не таким молодцом, как в начале фильма, но основательно усталым, почти стариком.
Телефонный звонок прервал труд государственного человека. Он покосился – звонила не «вертушка», а обыкновенная городская дрянь. С косой миной, свидетельствующей об ухудшении кислотности желудка, снял трубку.
– Слушаю!
И вдруг все в нем вспыхнуло, все вдруг воссияло, когда в трубке послышался детский голос.
– Дедушка! Это я! Маша!
Что он хотел сказать своей крошке? Трудно узнать – в следующий момент радость сменилась знобящим страхом. Лицо покрылось испариной.
– Кто говорит? – спросил он странным голосом.
– Дедушка, да это же я! Маша! I call you from New York.
Он зажимает трубку ладонью, так как боится, что внучка за 10 000 км услышит его хриплое дыхание. Потом говорит словно робот:
– Вы ошиблись. Неправильный номер.
И вешает трубку.
…Потрясенный Юрий Иванович встал из-за стола и зашагал по кабинету. Вот перед ним карта мира. Он смотрит на нее, словно пытается вообразить себе расстояние между собой и внучкой. Все эти поля и моря.
Снова зазвенел телефон. На этот раз он просто вырвал шнур из штепселя. Снова зашагал, остановился посреди кабинета. Мрачно и враждебно посмотрел на собственное отражение в зеркале, на портрет Брежнева возле письменного стола, прошагал к окну и раскрыл его одним движением.
