Это была чудесная, ослепительно прекрасная перспектива. Глаза Джин загорелись.
– Надо позвонить профессору Чэллису.
– Завтра, – сказал я. Из какого-то ревнивого чувства мне хотелось, чтобы наша победа принадлежала нам одним.
Джин, казалось, поняла меня и улыбнулась; при виде этой улыбки восторженное настроение овладело мной – куда только девалась моя солидность, в один миг исчезло напускное спокойствие.
– Дорогая доктор Лоу, – улыбнулся я ей, – это событие войдет в историю. Надо его отметить. Не согласитесь ли вы пообедать со мной сегодня?
Она поколебалась – щеки ее все еще пылали от волнения – и взглянула на часы.
– Меня будут ждать дома.
– Ну пойдемте, – горячо упрашивал я. – Ведь еще рано. И вы вполне успеете на поезд.
Она посмотрела на меня сияющими глазами, в которых была, однако, еле уловимая мольба, но я тотчас вскочил, радостный и уверенный в себе. Помогая ей надеть пальто, я рассмеялся:
– Мы отлично поработали. И вполне заслужили маленькое развлечение.
Ликуя, я взял ее под руку, и мы пошли.
6
На Старой Джордж-стрит, неподалеку от фармакологического факультета, был небольшой французский ресторанчик «Континенталь», куда я иногда захаживал со Спенсом; сейчас это заведение показалось мне наиболее подходящим для нашего пиршества. Содержала его эльзаска, по имени мадам Броссар, ее покойный супруг преподавал языки в средней школе по соседству; ресторанчик был скромный, но очень чистенький, кормили там отлично, и во всем, несмотря на нашу северную атмосферу, чувствовался сугубо французский дух. Пол был посыпан песком; клетчатые салфетки туго накрахмалены, сложены веером и воткнуты в цветные бокалы для вина; на каждом столике стояли свечи под красными колпачками, озарявшие своим романтическим светом ножи и вилки с костяными ручками.
При нашем появлении мадам, восседавшая за стойкой у кассы, поклонилась нам, и молоденький официант в стареньком, чересчур широком смокинге провел нас к столику в углу. Время для посещения таких заведений еще не настало, и, если не считать нескольких завсегдатаев, обедавших за длинным столом посредине, зал, к нашей радости, был почти пуст. Довольные тем, как все складывается, мы просмотрели меню, написанное от руки фиолетовыми чернилами, и заказали луковый суп, эскалоп из говядины, апельсиновое суфле и кофе.
– Здесь очень мило, – заметила Джин, с интересом осматривая помещение. – Совсем как в Париже. – И, почувствовав, что сказала не то, она с легкой гримаской добавила: – Так мне, во всяком случае, кажется.
– Давайте в самом деле вообразим, что мы в Париже, – весело предложил я. – Мы пришли из Сорбонны… нам же описывал ее профессор Чэллис. Мы знаменитейшие ученые – разве не видите, какая у меня борода!.. И мы только что сделали открытие, которое перевернет мир и покроет нас бессмертной славой.
– Так оно и есть, – деловито заметила она.
Я громко расхохотался. Упоенный сознанием достигнутой победы, сбросив с себя тяжкое ярмо повседневного труда, я утратил и свою обычную сдержанность – буквально опьянел от счастья. Когда официант принес нам суп с длинными хрустящими слоеными пирожками, я обратился к нему по-французски. Он с виноватым видом покачал головой и ответил мне на чистейшем шотландском наречии. Джин так и прыснула.
– Что вы сказали этому бедному малому? – спросила она, когда он отошел.
– Он еще слишком юн, чтобы понять это. – Я перегнулся к ней через столик. – Я скажу вам позже.
Мы принялись за суп, который был просто восхитителен: уйма тонко нарезанного поджаренного лука, а сверху тертый сыр. Одержанный нами успех преисполнил нас радостного возбуждения, и мы буквально ликовали, упиваясь им. Официант, уже ставший нашим другом, с многозначительным видом притащил графин красного вина, которое входило здесь в стоимость обеда. Сердце у меня пело от счастья; взволнованный, трепещущий, я наполнил бокалы этим скромным напитком, еще пенившимся после того, как его налили из бочки.
– Давайте выпьем за наш успех.
Джин потупилась – но только на секунду, а потом, словно побежденная сознанием важности момента, сначала пригубила, затем залпом осушила бокал.
– Недурно, – одобрительно кивнул я. – Раз уж мы в Париже, будем вести себя, как парижане. К тому же… не забудьте, что вы теперь солидная, хоть еще и привлекательная, дама средних лет, которая целый день возилась в Сорбонне с опытами по агглютинации. И сейчас, следуя совету святого Павла, я порекомендовал бы вам выпить немножко винца – для здоровья.
Она с укором посмотрела на меня и вдруг улыбнулась, а через минуту уже заливалась веселым игривым смехом, возникавшим без всякой причины, просто так, потому что ей было весело.
– Ах, Роберт, перестаньте, пожалуйста!.. – воскликнула она, вытирая глаза. – Мы ведем себя, как дети.
Мадам Броссар, величественно восседавшая за кассой, добродушно и снисходительно смотрела на нас.
Когда подали эскалоп, я вновь наполнил бокалы, – нас неудержимо тянуло говорить о том, что мы пережили за эти три месяца, и мы теперь с улыбкой вспоминали наши затруднения, снова и снова перебирая все подробности удивительного открытия.
– Помните, Роберт, как вы однажды разозлились?
– Я категорически отрицаю, что когда-либо злился.
