глубокие морщины. Внезапно по учащенному, прерывистому дыханию, по быстрому биению сердца, затрепетавшего, точно испуганная птичка, под тонкой, с открытым воротом, блузкой, я почувствовал, как все ее существо устремилось ко мне, объединяясь, сливаясь в забытьи со мной. Ничто, никакие узы – земные или небесные – не могли остановить этого порыва.
7
Четыре дня спустя, в понедельник, профессор Чэллис зашел навестить меня. Он уезжал на субботу и воскресенье в Бьют, на воды, где он время от времени проходил курс лечения от артрита, медленно превращавшего его в калеку. Обнаружив по своем возвращении письмо от меня, он взял кэб и приехал в лабораторию.
Поздоровавшись со мной, он положил шляпу и, стряхивая с зонтика капли дождя, с легким недоумением оглядел комнату.
– А где же наша юная коллега?
Хоть я и ждал этого вопроса, все-таки, к своей великой досаде, не мог не покраснеть.
– Сегодня ее нет здесь.
Подойдя к печурке, которую мы топили углем, и грея возле нее руки, он окинул меня каким-то странным, испытующим взглядом, словно его удивляло мое одиночество и молчание.
– Значит, все благополучно.
– Да.
Он покачал головой.
– У вас наступила реакция, Роберт. Вы устали. Сидите, я сам все посмотрю.
Через несколько минут он уже стоял у моего рабочего стола и добрых полчаса усердно изучал подготовленный мною отчет, делая карандашом вычисления на полях. Затем с величайшей тщательностью, задумчиво обследовал все пробирки с культурами. Долго сидел он, согнувшись над микроскопом, затем чопорно повернулся ко мне на вертящемся стуле. Щеки у него совсем ввалились, он одряхлел и выглядел немного грустным. Я понял, что он очень взволнован.
– Роберт… – сказал он наконец, глядя на меня своими добрыми глазами, – только не возгордитесь. Ни в коем случае. В науке нет места для зазнайства и тщеславия. Ведь это только начало вашей карьеры. Вам повезло. Но вы еще многому должны учиться, почти всему. Однако и то, что вы сделали, радует мое старое сердце.
Помолчав с минуту, он продолжал:
– Конечно, вы могли бы объявить о вашем открытии немедленно. Оно, безусловно, имеет огромное значение. Но я тоже считаю, что лучше потратить еще месяца три, чтобы научно обосновать и полностью завершить работу, получив вакцину, терапевтически эффективную в борьбе с новой болезнью. Вы этим и хотите заняться?
– Да.
– Ну так и займитесь. Но, – он окинул взглядом комнату, – вы не сможете сделать это здесь.
Заметив мой удивленный взгляд, он медленно наклонил голову, как бы подтверждая свое мнение.
– Для завершения вашей работы вам придется провести опыты, требующие высокой техники, а осуществить их в таких несовершенных условиях просто немыслимо. Я не собираюсь извиняться, Роберт: тогда я мог вам предложить только это. Но сейчас я должен подыскать что-то лучшее. Вам непременно нужна лаборатория, оборудованная в соответствии с самыми современными требованиями науки. И есть три возможности получить ее.
Несмотря на боль, терзавшую мне сердце, я внимательно слушал его.
– Во-первых, вы можете обратиться в какую-нибудь крупную фирму, занимающуюся изготовлением лекарств, например к Уилсону или к Харлетту. Принимая во внимание сделанные вами открытия, любая из них, безусловно, с радостью предоставит в ваше распоряжение свои ресурсы, квалифицированный персонал и положит вам крупное жалованье в расчете на то, что вы откроете вакцину, которую можно будет выпускать в больших количествах для продажи. – Помолчав, он добавил: – Это было бы очень выгодно обеим сторонам.
Он выждал некоторое время. Но я продолжал, не говоря ни слова, глядеть на него; тогда легкая улыбка осветила его изрезанное морщинами лицо.
– Прекрасно, – сказал он. – Вторая возможность – пойти к профессору Ашеру.
Тут я невольно вздрогнул, но, прежде чем я успел рот открыть, он предостерегающе поднял свою тонкую загорелую руку.
– Добрый профессор начинает жалеть, что отпустил вас. – Он усмехнулся, но без тени злорадства. – Время от времени я возбуждал его любопытство… не будем говорить «огорчение»… рассказывая о вашей работе.
– Нет, – тихо произнес я, и все мое тайное смятение нашло исход в этом коротком слове.
– Но почему же? Уверяю вас, он будет только рад, если вы вернетесь на кафедру.
– Он заставил меня уйти с кафедры, – сквозь зубы пробормотал я. – И я должен сам, своими силами довести исследование до конца.
– Хорошо, – сказал Чэллис. – В таком случае остается… «Истершоуз».
На минуту я даже забыл о тех чувствах, что бушевали в моей груди, и в изумлении уставился на него. Шутит он, что ли? Или вдруг сошел с ума?
– Вы знаете, что это такое? – спросил он.
– Конечно.
