Любовь к истории (сетевая версия) ч.7

Легче, чем телезритель? Не думаю. Хотя бы потому, что в Интернете, в отличие от телевидения, источники влияния многочисленны и разноцветны.

Литература уходит в Интернет. Как это отразится на ее содержании?

Она станет лучше. Многообразнее. Будет больше писателей. Появятся новые формы текстов — с мультимедийностью, интерактивностью и еще бог знает чем. Цепочка «автор» — «издатель» — «оптовик» — «магазин» — «читатель» может потерять три срединных компонента. В результате писатель и читатель очень сблизятся. Сегодня я закончил книгу, а завтра все, кому интересно, ее уже читают и делятся со мной впечатлениями. Плохо ли?

В какой мере вы готовы учитывать эти впечатления? Насколько лично вам нужны мультимедийность и интерактивность? Всем известно, что вы — поклонник жанровых экспериментов, но готовы ли вы меняться вместе с принципами чтения и письма под воздействием Интернета?

Я и так всё время меняюсь. Под воздействием всего на свете. Но это вовсе не означает, что я намерен подстраиваться под изменения конъюнктуры вопреки себе. Я всегда буду делать только то, что интересно мне самому. В беллетристических текстах я еще готов учитывать рыночные настроения. В текстах «писательских», вроде моего последнего романа, — и не подумаю.

Вы не раз говорили, что не считаете себя писателем. После выхода «Аристономии» Вы изменили к себе отношение?

Да, теперь я еще и писатель, а не только беллетрист. Это означает всего лишь, что я впервые написал книгу для самого себя, а не для публики. Беллетрист обязан быть хорошим — иначе его книжки покупать не будут. А писатель может быть и плохим, продажи для него не главное.

Что Вы хотели доказать самому себе и понять для себя, создавая эту книгу?

Не доказать, а попытаться объяснить. Дать ответы на вопросы, которые кажутся мне самыми важными.

Ради чего жить? Как жить? И конкретнее: как жить людям моего подвида? Что такое Россия? Кто здесь прав? Кто виноват? Почему произошло то, что произошло?

Вопросов к самому себе и окружающему миру у меня много. Так что, возможно, за первой частью «Аристономии» последует вторая.

Из комментариев к посту:

meshekskyi

'…Наше преимущество в том, что мы это понимаем и на это работаем, а путинисты и не понимают, и не умеют разговаривать с людьми по-человечески…' — увы. Боюсь, все в точности наоборот. Наша оппозиция работает только на самое себя — но никак не на упомянутое 'большинство населения'. На него в лучшем случает смотрят жалостно-свысока, а чаще — и с плохо скрываемым презрением. Все эти 'креативные классы', 'лучшие люди' и прочая рукопожатость — самая провальное и глупое изобретение нашей оппозиции, ужасное тем, что это — искреннее убеждение.

shiloves1

Не разделяю оптимизма ГШ по поводу заката РПЦ. Вижу наступление 'нового средневековья', которое распространится не только на исламский мир.

mr_karbofos

Уважаемый Григорий Шалвович, в благородном собрании разрешите вступиться за Православие. 'Если дискредитация (я бы сказал, самодискредитация) церкви пойдет такими темпами и дальше, этот институт уже не воскреснет.' (цитата) Этот институт воскрес после 70-летия остракизма в советский период. Я думаю казус с неприличными девочками РПЦ благополучно переживет. Я бы сказал 'только выправка строже' будет.

lili_nine

В Советское время церковь была мученицей и вызывала уважение. А сейчас быть православным — дурная репутация. В приличном обществе вслух не скажешь.

Встретил знакомого

9 октября, 11:40

В прошлый раз я написал, что сейчас читаю интересные мемуары Н.Волкова-Муромцева.

Н.В.Волков-Муромцев (1902–1995)

Пятнадцатилетним мальчиком автор воспоминаний по несчастливой случайности оказался в чекистской тюрьме. Дело было летом 1918 года, вскоре начались массовые расстрелы. Из тюрьмы людей ежедневно уводили на казнь десятками.

Читаю про всё это и вдруг натыкаюсь на пассаж, от которого ощущение, будто внезапно встретил доброго знакомого. Кто читал ранее мой пост 'Жизнь и смерть веселого человека', поймет.

«В те дни я познакомился с господином Виленкиным. Он был бывший адвокат из евреев. В начале войны пошел добровольцем в армию, был произведен в офицеры. Фриде [гвардейский полковник, заговорщик, расстрелян. — Г.Ч.] его и до Лубянки знал Он был очень милый человек. Фриде мне сказал, что на фронте он был герой. Когда его вызвали, он откуда-то вытянул св. Владимира с мечами и офицерский Георгиевский крест и прицепил их себе на куртку. Остановился и громко сказал:

— Ребята, пока прощайте, мы скоро все встретимся на том свете, это не так страшно, вы все под огнем были.

Результат был совершенно невероятный. Все выпрямились. Кто-то крикнул:

— За Россию с Богом!

И комната загудела: 'За Россию с Богом!'

Виленкин как на параде пошел, и за ним таким же твердым шагом пошли другие.

Это меня совершенно потрясло. Мне вдруг показалось, что мы все герои, что мы все умрем за славу России. На ступеньках Виленкин повернулся и крикнул: 'За Царя, за Родину, за Веру!', и все единым голосом его поддержали.

После этого несколько дней люди говорили громче, подбодрились, даже новые, которые приходили, и даже те, которых ночью вызывали.

И все это было нелогично. Многие из арестованных были или эсеры или меньшевики, отчего они вдруг, свергнув царя и запродавши немцам пол-России, кричали теперь: 'За Царя, за Родину, за Веру'?»

Из комментариев к посту:

kuxlya

С царем были в голове, с помазанником Божьим…

А теперь никто не пойдет за веру…

Царя нет, потому что 'мазать' ему голову некому, да и не поверит никто.