– Девочки в классе тоже не жаловались на воровство.
– Но это могло быть минутное затмение, как вы не понимаете!
– Ну, вы врач, вам виднее, – Ливанова с нарочитым безразличием пожала плечами. – Но, если бы к вам привели пациента с подобной жалобой, что бы вы порекомендовали?
– Наблюдать… Я бы сказал, что следует понаблюдать его, не делать поспешных выводов. Ах, черт… Вы невыносимы, Леля.
Ливанова приподняла бровь и ничего не ответила.
– И что же нам делать? – Доктор остановился и развел руками.
– Ну, во-первых, чай и шоколадный торт. Поля все-таки сдала экзамен на отлично. Кроме того, нам всем не повредит немного успокоиться, – сказала Ливанова.
Геля думала, что не сможет проглотить ни кусочка замечательного Аннушкиного торта, такой несчастной и усталой она была, но, как, впрочем, и всегда, Ливанова оказалась совершенно права – от горячего душистого чая и умопомрачительного десерта все успокоились и повеселели. Казалось, все ужасы позади, но неожиданно застольный разговор принял еще более неприятный оборот.
– Думаю, теперь самое время перейти к «во-вторых», – сказала Ливанова, отставляя чашку. – Боюсь, что скоро на меня насядет педагогический совет, требуя исключить Полю из гимназии.
– Исключить? – вскинулся Василий Савельевич и тут же поник. – Ах да. Сегодняшний случай.
– Я сейчас же отправлюсь к Мелании Афанасьевне и все ей объясню, – сказала Аглая Тихоновна.
– Рекомендую сделать это завтра. Сегодня я отправлю ей письмо с извинениями. – Ливанова задумчиво сдвинула брови. – Да, Глаша. Визит неизбежен, но от него не будет никакой пользы. Выслушаешь нотацию вперемешку с завуалированными оскорблениями и совет отправить дочь в лечебницу для душевнобольных. Ну, или в тюрьму для малолетних преступников – на твой выбор. – Ливанова обвела взглядом всех присутствующих. – Вас ждет грандиозный скандал, дорогие мои. Мадам Павловская станет трубить на всех углах о том, что ваша дочь – исчадье ада, источающее яд и пламень. Через три дня в нашей гимназии – церемония вручения аттестатов. К этому времени стараниями Мелании Афанасьевны в Российской империи не останется ни одного человека, не осведомленного о дурных наклонностях мадемуазель Рындиной. Девочки станут шушукаться у Поли за спиной, их родители – скандалить и угрожать мне. А с вами, вероятно, перестанут здороваться. От всей души рекомендую сбежать. Увезти Полю из Москвы хоть на дачу. А к будущему году, надеюсь, все позабудется.
– Нет. Я никуда не поеду, – твердо сказала Геля.
Неожиданно ее поддержал Василий Савельевич:
– Конечно, голубчик. Трусость – это низко.
– Но, Леля, как же ты? – Аглая Тихоновна обеспокоенно посмотрела на подругу. – У тебя ведь тоже будут неприятности? Может быть, нам не следует дразнить гусей? Что поделаешь, переведем Полю в другую гимназию.
– Вот еще, – скривила губы Ливанова, – гимназия принадлежит мне. Это частное заведение. И только я решаю, кто будет там учиться, а кто – нет. – Она коротко улыбнулась и встала. – Что ж, дорогие мои. Мне пора. Могу я надеяться, что вы вполне овладели собой, Базиль, и теперь не задушите дочь подушкой за то, что она опозорила доброе имя Рындиных?
– Дайте-ка подумать, – насупился доктор.
Пока Аглая Тихоновна и Ливанова обнимались в передней, Геля ускользнула в свою комнату и свернулась клубочком на кровати.
После бессонной ночи и кошмарного дня стучало в висках и словно бы покачивало. «Мне приснится, что я еду в поезде, – подумала девочка и закрыла глаза. – Еду домой. К маме».
Но через несколько минут раздался вполне реальный стук – в дверь, и Геля, накрыв голову подушкой, крикнула:
– Не входите! Пожалуйста!
Но дверь все-таки открылась. Сперва по комнате просеменили Силы Зла, вспрыгнули на кровать и устроились прямо на подушке. Пришлось вылезать. За кошкой вошла Аглая Тихоновна со стаканом теплого молока, склонилась к дочке, ласково провела рукой по волосам:
– Устала? Хочешь почистить зубы и лечь спать?
– Зубы чистить точно не хочу, – проворчала Геля. – Можно, я сегодня посплю в одежде? И в ботинках.
– Нет, – мягко сказала Аглая Тихоновна, поставила стакан на прикроватный столик и принялась расшнуровывать Гелины ботиночки. – Не сердись на папу, хорошо? Честное имя для него очень много значит.
– Что поделать, таковы мужчины, – вздохнула Геля, прижимая к себе мурлыкающую кошку, – для них справедливость всегда важнее любви. Хотя в этот раз папа был несправедлив!
Аглая Тихоновна наклонила голову, чтобы скрыть улыбку. Раздела Гелю, закутала в одеяло, поцеловала в лоб и вышла.
Силы Зла, воровато оглянувшись, потянулись к стакану и стали торопливо лакать молоко.
Геля не возражала. Она уже спала. И снились ей вовсе не поезда, а космос. То есть космос, как его обычно показывают по телику, – глубокая манящая чернота, нудная музыка и маленькие яркие звездочки.
Глава 26
Спалось в темном мурлыкающем космосе прекрасно. Геля проснулась бодрой и полной сил.
С вечера никто не задернул шторы, и комнату наполнял розоватый утренний свет.
Пахло дождем, хотя небо было ясным, нежным, розово-голубым. Но девочка знала, что с начала лета по бульвару разъезжают несуразные машины-цистерны, поливающие улицы. Однажды она видела заметку в «Голосе Москвы», где водителей поливалок ругали за склонность устраивать гонки. Даже запомнила чуть-чуть – «вообразите себе это чудовище, разбрасывающее вокруг себя на несколько сажен воду, мчащимся взад и вперед со скоростью хотя бы трамвая». Подумаешь, скорость трамвая, ха. Геля бережно сняла кошку с головы и села в кровати. Силы Зла с осуждением взглянули на нее, полезли обратно на подушку и свернулись там сонным кренделем, трогательно прикрыв морду передней лапкой.
Девочка прислушалась – похоже, было очень рано и все еще спали. Она вылезла из постели и, потягиваясь, как кошка, подошла к окну.
Утро выдалось восхитительное. Свежий ветер теребил ветки лип, солнце, румяное со сна, рассыпало сияющие блики на влажной брусчатке, по почти еще пустому бульвару весело катил новенький красный трамвай.
Даже не верилось в ужасное вчера и в еще более ужасное завтра. Ну ладно – послезавтра. День выдачи аттестатов. Геля словно услышала голос Ливановой: «Девочки станут шушукаться у Поли за спиной, их родители – скандалить и угрожать мне. А с вами, вероятно, перестанут здороваться» – и содрогнулась.
Нет, никогда ей не стать такой храброй и невозмутимой, как Ольга Афиногеновна. Мысль о всеобщем осуждении, пусть и незаслуженном (ведь она не брала, не брала эту гадскую булавку!), пугала ее.
А бедная, кроткая Аглая Тихоновна? Сегодня она пойдет к этой жабе Павловской и наслушается всяких гадостей. А бедный Василий Савельевич, который так дорожит добрым именем или чем-то там в этом роде?
Нет, надо что-то делать.
Геля присела к зеркалу, расплела косы и стала мерно расчесывать волосы. Двести взмахов на левую сторону, двести взмахов на правую – идеальный массаж мозга даже через черепушку. Должен поспособствовать мыслительной деятельноси.
И ведь на пятидесятом придумала! Она сама пойдет к Павловской и поговорит с ней. Все объяснит – ведь могла коробочка на самом деле завалиться в карман случайно?
