еще много других вещей.
— Много?
Люсинда кивнула.
— Очень много.
Прескотт почувствовал, как у него внутри все сплелось в один большой узел, но он не обратил на это внимания.
— Покажи мне.
С улыбкой на губах она повела его назад в тоннель. Спустя несколько минут при свете лампы, освещающей им дорогу, они оба пролезали через небольшой пролом в разрушенной стене.
— О Господи всевышний, неужели это спрятанные сокровища последнего барона?
Он в удивлении смотрел на три небольшие деревянные шкатулки, стоявшие на полу.
— Я думаю, что да.
— Так все-таки это была не просто старая семейная басня?
— Похоже что так, — сказала она. — У меня не было времени заглянуть в каждую из этих шкатулок, я открыла только одну, но и этого было достаточно, чтобы у меня глаза полезли на лоб от удивления.
Люсинде оставалось только догадываться, какое впечатление вид открытых шкатулок, наполненных золотыми и серебряными монетами и драгоценными камнями, произвел на Прескотта. Он, казалось, внезапно утратил способность говорить связно и бурчал какие-то странные, непонятные слова себе под нос, опустившись перед шкатулками на колени и перебирая содержимое одной из них. Когда он осмотрел сокровища этой шкатулки, он перешел ко второй, затем к третьей, набирая в пригоршни, поднимая вверх и рассыпая драгоценности перед собой, вынося на свет то, что хранило тайну своего существования веками.
— Ты знаешь, что это значит? — спросил он, потянув ее за руку и заставив опуститься рядом. — Ты имеешь хотя бы малейшее представление, что это значит?
— Э-э, мы, Трефаро, уже больше не бедны.
— Больше этого, дорогая. Гораздо больше. Мы богаты. Ужасно богаты.
— Пожалуй, это так, если все это чего-нибудь стоит.
— Чего-нибудь стоит? Да тут целое состояние! Я бы поставил на это собственную жизнь.
— Но если все эти сокровища настолько ценны, почему тогда последний барон не взял их с собой?
— Но ведь ты сама сказала, что он уезжал из Рейвенс Лэйнера в спешке, не так ли?
— Да.
— Ну тогда, может быть, он просто забыл о них. Кто знает? И вообще, кому это теперь нужно знать, дорогая? Теперь они наши — твои, мои и девочек, и я собираюсь…
— Надеюсь, поделиться с кузеном Эдвардом?
Прескотт сразу представил своего камердине… — своего бывшего камердинера и подтвердил:
— О да, с ним.
— Знаешь ли, эти богатства настолько же его, насколько и твои. Но они будут принадлежать ему, когда его требование будет признано законным, и он по праву займет твое место как граф Сент Кеверна.
— Но разве здесь нет такого закона, по которому…
— Я не могу сказать о законности, Прескотт. Я только знаю, что с моральной точки зрения ты не являешься графом.
— А вот и нет, черт побери. Пока кто-нибудь не скажет мне, что это не так, или пока кто-нибудь не скажет ему, что это не так, — я командую здесь.
— Но теперь тебе осталось уже совсем недолго. Кузен Эдвард скоро получит законное право на владение всем. Даже этим.
Во время быстрого осмотра шкатулок Прескотт нашел женское кольцо с прелестным маленьким голубым камнем — он надеялся, что это «был сапфир, — которое, казалось, как раз должно было подойти Люсинде. Он взял ее левую руку в свою ладонь и надел его на безымянный палец.
— Как раз. Как будто оно было сделано специально для тебя.
Люсинда посмотрела на кольцо при свете лампы, восхищаясь глубиной цвета неотшлифованного камня. Кольцо действительно подходило ей по размеру и было очень красивым, но она знала, что если она примет этот подарок и оставит его у себя, то потом, когда Прескотт уедет из Рейвенс Лзйера навсегда, оно будет приносить ей только печаль и сердечную боль.
— Но оно было сделано не для меня, — сказала она, пытаясь стянуть кольцо с пальца и вернуть его Прескотту. — А так как оно не мое, я не могу носить его. Черт, оно не снимается!
— Тогда лучше оставь его в покое.
— Я не могу. Разве ты не слышал меня? Оно не мое.
— Я нашел его, и я говорю, что оно твое, так что оставь его в покое.
— Пожалуйста, будь благоразумен, Прескотт. Я не могу носить это кольцо. Что обо всем этом подумают люди?
Он нежно взял ее лицо в свои ладони и заставил посмотреть ему в глаза.
— То, что мы с тобой помолвлены. Пришло время заявить об этом публично, ты так не думаешь?
Она замерла, затаив дыхание, как будто тысячи разных чувств боролись внутри нее. Больше всего на свете ей хотелось сказать: да, она любит его и — да, она хочет выйти за него замуж и провести с ним всю свою жизнь. Но все оставалось по-старому, и хотя они нашли спрятанные сокровища давно умершего барона-контрабандиста, и хотя семья Трефаро восстановила свое богатство, но это не меняло того обстоятельства, что она была незаконнорожденной и навсегда останется ею.
От возбуждения Прескотт вскочил на ноги и поднял за собой Люсинду.
— Пошли. Нам нужно повидать Эда и поделиться с ним нашими хорошими новостями. И к тому же посмотрим, как у него дела.
— Кузен Эдвард чувствует себя хорошо, — сказала Люсинда и подумала про себя: «Гораздо лучше, чем я себя чувствую в данный момент».
— Надеюсь, ты права. Конечно, было бы просто ужасно, умри он как раз тогда, когда мы так близки к возвращению домой. Эй, заодно мы сделаем наше грандиозное сообщение о том, что мы помолвлены. Мы даже можем попросить судью Ченоуэфа поженить нас прежде, чем он уедет. Если, конечно, ты не хочешь большой церковной свадьбы со всеми обрядами.
— Нет!
— Да, ты права. Лучше нам все это сделать скромно. Только в семейном кругу, так?
— Нет, я имела в виду, что мы… не можем пожениться.
Прескотт только засмеялся и потянул ее за руку из тоннеля.
— Это ты так думаешь, дорогая.
Глава 24
Прескотт Трефаро был, должно быть, самым упрямым мужчиной, которого когда-либо знала Люсинда. Он прекрасно понимал, почему она не могла выйти за него замуж, так как она объяснила ему это уже тысячу раз, но просто не хотел принять и смириться с ее отказом.
Молча стоя рядом с ним, она сохраняла спокойствие, когда он объявил родственникам со стороны своей матери, что в соответствии с некоторыми обстоятельствами, которые только сейчас стали известны, он уже больше не десятый граф Сент Кеверна, и что им теперь является его бывший камердинер, Эдвард Гайлс Харгривс Трефаро, и что он собирается передать титул и управление имением своему новоиспеченному кузену при первой же возможности. Но когда он взял ее руку в свою и сообщил всем, что они скоро поженятся, Люсинда внезапно почувствовала себя ужасно неловко, потому что глаза всех присутствующих в комнате в упор уставились на нее. А незамужние кузины Прескотта, столпившиеся в узкий кружок в углу, метали прямо-таки ядовитые стрелы в ее сторону.
Она хорошо представляла, что эти самодовольные, тщеславные люди, рассматривающие ее с неодобрительным, брезгливым выражением лиц, думали, глядя на запачканное в подземелье платье, растрепанные ветром волосы, свисающие мокрыми сосульками на лицо и на плечи, и на яркий румянец смущения, заливающий ее лицо. Они, вероятнее всего, думали, что бедная родственница Прескотта смогла
