ПЕРВЫЙ СОЮЗ
Серая зола и пепел падали с небес, словно снег. Пепел в воздухе… Пепел под ногами… Земля черна. Зола и пепел черным бархатом лежат на ее поверхности, выжженной до сухого и такого же черного цвета. Зола забивается в глаза и нос. Становится трудно дышать…
Я вскочил, отчаянно хватая ртом воздух, и с удивлением обнаружил себя сидящим в постели под ворохом теплых шерстяных одеял.
— Проклятье! — вспыхнула в голове мысль. — Гоблины прорвались в город!
Попытка встать на ноги удалась с трудом. Тело казалось каким-то неестественно легким, но при этом ноги упорно отказывались его держать. Сердце колотилось как бешеное. А перед глазами все почему-то плыло и двоилось.
Покачиваясь, я дошел до стены. Здесь, на деревянной лавке, аккуратной стопкой лежала моя одежда и ножны с Химерой.
Одеться было делом не легким. Ноги упорно не хотели попадать в штаны, а руки эти штаны постоянно роняли на пол. Натянуть сапоги вообще оказалось непосильной задачей — после третьей неудачной попытки я зло выругался и запустил сапог в сторону двери. Звук от удара кожаной подошвы о дерево надсадным колокольным звоном отозвался в моей голове. Мир померк. Я вновь провалился в бездонную душную тьму, отвратительно пахнущую кровью и гарью, наполненную звоном оружия и криками умирающих.
— Леклис! Ты как? Ты меня слышишь?
Очнулся я оттого, что кто-то усиленно тряс меня за плечи. Подняв голову, я увидел встревоженное лицо Бальдора.
— Почему ты не на стенах? И где эти проклятые гоблины? — Хрип, который непослушные губы выплеснули вместо связных слов, трудно было разобрать, но гном, похоже, их понял.
— Ты ничего не помнишь? — Он наконец-то перестал меня трясти, и я с наслаждением привалился спиной к стене.
— Последнее, что я запомнил, — это горящие стены Тверди.
— Это у эльфийских магов что-то пошло не так с заклинанием, — кивнул гном. — Тряхнуло так, что я уже думал: все! Сейчас стены развалятся и похоронят нас вместе с гоблинами. Но они, слава Творцу, устояли. Зато почти все гоблины под стенами погибли, да и не только под стенами. До нас огненная волна прошла миль десять по ущельям, забитым гоблинами. Теперь там только расплавленный камень и тлеющие тела. Эльфы сами ошарашены произведенным эффектом.
— Эльфы? — Я постепенно приходил в себя. Комната постоялого двора стала приобретать более четкие очертания. — Они все-таки успели?
— Ну, можно сказать и так. Их передовые отряды подошли к Тверди на следующий день.
— На следующий день?
— Ты и правда ничего не помнишь, — тяжело вздохнул Бальдор. — На стене ты потерял сознание и три дня провел в беспамятстве. Твои раны воспалились, и у тебя был ужасный жар. Эстельнаэр ничего не мог сделать — целительство никогда не было его сильной стороной, да и сам он не в лучшей форме. Ты бредил, страшно кричал, с кем-то рубился и требовал, чтобы Химера всегда была при тебе. В конце концов в бреду ты едва не зарубил одного из орков. Твои телохранители едва тебя уняли и отобрали меч. Они, по- моему, даже связать тебя хотели, но не решились.
— Так ты говоришь — три дня? — Я резко помотал головой и потер ладонями виски. В памяти с трудом стали вырисовываться картины моей болезни: орки, пытающиеся меня утихомирить; Бальдор, кормящий меня с ложки, словно маленького ребенка. И даже склонившаяся надо мной Эйвилин. Я видел слезы в ее глазах и даже смог почувствовать холод ладони, прижатой к моему лбу. Привидится же такое!
— Да, уже четвертый пошел, — кивнул гном. — Мы пытались лечить тебя своими алхимическими эликсирами, но они помогали плохо. Эльфийских магов орки к тебе не подпускали. С каждым днем тебе становилось все хуже и хуже. Я послал в Железный холм за целителями-людьми, но вчера ночью, как рассказывают орки, к ним пришел эльфийский маг. Он им показал кольцо с твоей печатью, и они его пропустили. Судя по твоему сегодняшнему состоянию, сделали они это не зря.
— Где этот маг?! — Похоже, Эйвилин мне не привиделась в бреду.
— Не знаю, — пожал плечами гном. — Орки клянутся, что не видели, как он уходил. Хотя не представляю, как это возможно. Утром я с целителем пришел тебя проведать. Мага тут уже не было. Целитель тебя осмотрел, перевел дух и сказал, что теперь с тобой все будет в порядке.
— Рассказывай по порядку: что с Твердью, гоблинами и эльфами?
— Хорошо, Леклис, — покладисто кивнул гном. — Но я думаю, сперва тебе не помешает хорошенько перекусить. Да и мне, признаться, тоже. За хорошим обедом рассказ пойдет гораздо лучше.
При мысли о еде мой желудок призывно заурчал.
— Еда — это хорошо, — кивнул я. — Только давай спустимся в общий зал.
Бальдор протянул мне раскрытую ладонь и помог принять вертикальное положение. Дальше я шел сам, пресекая его попытки помочь. До дверей добрался, уже практически не шатаясь.
Пятеро орков, несших стражу на лестнице, удивленно замерли, увидев меня на ногах. Через несколько мгновений стены задрожали от их радостного рева. На крик выскочило еще несколько орков, видимо не занятых стражей. Я с горечью заметил, что все они ранены.
— Сколько их осталось? — тихо спросил я у гнома.
— Тридцать четыре, — пряча глаза, ответил Бальдор. — Много тяжелораненых.
Подавив стон, я ногтями вцепился в деревянные перила лестницы. Из Восточного королевства со мной вышло четыре сотни орков, а назад, вместе с отправленными заранее из Тверди ранеными, вернется меньше четверти.
Наконец приветственные крики стихли, орки успокоились и стали расходиться. Бальдор провел меня к одному из массивных столов, и мы сели. Тут же возле нас появился хозяин постоялого двора.
— Рад видеть вас в добром здравии, мастер, — удивленно поприветствовал я гнома. — Ваши раны зажили, как я вижу.
Это было в первый день обороны. Мы с Бальдором как раз решали, где будем размещать раненых, когда к нам подошел этот гном и предложил превратить во временный лазарет свой постоялый двор. Имени его я тогда не запомнил, но на лица память у меня всегда была хорошая. Еще через день, пользуясь редкой передышкой, я наблюдал, как из Тверди отправляют повозку с ранеными. Этот гном был среди них: он так же, как и многие его сородичи, сражался с нами на стенах в рядах городского ополчения, и я был рад, что ему повезло уцелеть.
— Спасибо, ваше величество, — поклонился гном. — Моя семья молила Творца о вашем выздоровлении.
— Жители уже помаленьку возвращаются в город, — видя мой недоуменный взгляд, пояснил Бальдор. — Тащи на стол все самое лучшее, что у тебя есть! — повернулся он к трактирщику. — Мы будем праздновать победу и твое, Леклис, выздоровление!
— Победу, — горько усмехнулся я про себя, вспоминая жалкие крохи уцелевших защитников Тверди. — Некоторые победы тяжелее иных поражений.
Еще раз низко поклонившись, трактирщик исчез, но вскоре вернулся и поставил на стол пару небольших глиняных кувшинов с потемневшими от времени боками и залитой сургучом пробкой.
— Это — меньшее, что я могу предложить за спасение наших жизней, — в очередной раз глубоко поклонился он.
— Это же «Утренняя роса»! — восхищенно выдохнул Бальдор, рассматривая сургучную печать. — Где же ты достал такое сокровище? Вино, достойное короля! Настоящее?
— Обижаете, мастер Бальдор, — нахмурился трактирщик. — Я небогат, но для короля Леклиса мне не жалко самого лучшего. Мое богатство — моя семья. Они живы и здоровы благодаря вам. И это дороже всего.
Гном сломал печать на одном из кувшинов и вытащил деревянную пробку, к ее внутренней стороне
