не видят ни черта, – ответил он. – Да и какой это свет там? Так, сумерки.
– Это точно, – согласился я.
– Они просто ждут, чтобы все преимущества по полной программе использовать, – добавил Федька.
– Или просто ждут, когда к нам твари пожалуют, – вздохнул Иван.
Да, это было совсем нерадостной перспективой, и в глубине души все понимали, что Иван прав. Твари просто обязаны были появиться. Их до сих пор не было потому, что все же станция не так близка к границе Тьмы, как сам город. Это Федька так сказал. И еще нам всем вспомнились первые двое убитых, которых мы с Федькой из окна уложили. С ними ведь на манер домашней собаки темная тварь шла… А не могут ли они их на нас просто натравить?
– Значит, так, – сказал я. – По здравом размышлении можно сказать, что так или иначе, а нам отсюда придется дергать. Это если исходить из того, что мы не намерены принимать тут последний и решительный, а будем трепыхаться до последней возможности. А чтобы сдернуть, нужна дымовая завеса, она нам какую- то фору организует. Поэтому шашки держать под рукой. Сколько их там осталось?
Иван рывком открыл брезентовую сумку, быстро пересчитал картонные цилиндры, затем сказал:
– Девять штук есть.
– Ну нормально, – кивнул я. – Более или менее. Давайте сразу расхватали по три. Автоматы с себя не снимайте, как бы ни мешали.
– Так я не понял, – перебил меня Федька. – У тебя все же какая-то идея есть, что ты так расписываешь, или это чтобы нам мозги занять?
– Идея есть, но очень-очень шаткая, зависит от кучи всяких обстоятельств, – честно признался я. – И рисковая до потери приличия. Но других вариантов не вижу вообще.
– Я так вообще никаких не вижу, – сказал Федька, вновь высунувшись с перископом и передав его затем Ивану. – Излагай.
Две пули одновременно влетели через окно в тамбур и с громкими щелчками вонзились в стену, пробив дыры в медной каске суровому усатому пожарному с плаката.
– Для начала надо дождаться самолета, – начал я, но Федька опять меня перебил:
– А он здесь пролетит?
– Пролетит по тому маршруту, по которому мы к городу на разведку летали, – терпеливо разъяснил я. – То есть с гарантией. А вот дальше…
То, что следовало делать дальше, звучало сумасшедше. На меня посмотрели даже вроде с сочувствием: мол, нельзя такие глупости говорить не больному человеку. Пришлось объясняться. Точнее – объяснять. А заодно ссылаться на примеры из книг и то, что я это все не придумал, а даже заранее согласовал. Пусть в качестве самой крайней крайности, но согласовал. И специалисты дали добро, а это уже половина дела.
– И сколько до самолета? – спросил вернувшийся Иван.
Я глянул на часы, прикинул, затем ответил:
– Чуть больше часа получается. Пока надо держаться. И еще бы неплохо позиции тех, что в лесу укрылись, выявить.
– Это как? – спросил Федька.
– Наблюдением, – пояснил я. – Я на ту сторону пойду, а вы держите подступы с обратной стороны. В случае атаки патронов не жалейте – надо пугнуть как следует.
– А если застрянем? – удивился такому приказу Федька.
– Если застрянем, нам все равно хана ночью, – ответил я. – А пока нам надо все что можно сделать для того, чтобы у нас все выгорело. Так что без экономии давай.
– Ну… как знаешь, – все же с сомнением ответил он.
Опять пробежка на четвереньках, стул на середину комнаты, в тень, за ним сам на колено встал. Бинокль в руки, объективы на лес. Куда они могли деться? Сбежали, потеряв сразу двоих из четверых, или все же где-то укрылись? Оттуда пока не стреляли – похоже, что если не смылись, то старались помочь забыть о себе. А нам как раз забывать о них не надо: такой забытый противник всегда самый пакостный, а у меня план и так весь на соплях держится, любое вмешательство – и нам кранты. И не только нам, что еще страшнее.
Где они могут быть? Лес довольно прозрачный: бор сосновый, даже без подлеска. Можно только за стволами деревьев укрыться, иначе никак. Правда, видно очень плохо – и так сумерки, а там вообще темно. Ну-ка, раз все равно время есть, будем все крайние деревья по одному осматривать. Мы туда не стреляли ни разу, так что противник вряд ли будет укрываться всерьез: наверняка сюда поглядывает. А если поглядывает, то заметить его все же можно. Тут триста метров всего примерно, ну чуть больше, – вообще не дистанция. Самому бы только пулю не схлопотать, пока глазею… Но перископ все же на другой стороне нужнее, так что будем рассчитывать на удачу: авось не оставит своей милостью.
Деревья как деревья, стволы толстые, лес старый. На такое дерево никто не полезет: это как на мачту карабкаться – и трудно, и весь на виду будешь, – значит, скорее всего, противник залег.
Сколько ни высматривал, так ничего и не обнаружил. Но не думаю, что они ушли: темно там для меня просто, не получается увидеть. Я даже приманку пытался сделать из найденного в шкафу старого дождевика и валика от дивана, на выстрел выманить, но не клюнули. Или все же нет там никого? Ох-хо, как мне это все не нравится…
– Вов! – послышался сдавленный и малость испуганный крик Федьки.
Я понял, что спрашивать: «Чего?» – не надо: Федька зовет меня не просто так. Рванул туда, предчувствуя неприятности, и не обманулся. Иван сразу сунул мне в руку перископ, показал направление, сказал:
– Туда гляди. Где дробилка угольная и кучи за ней… видишь? Сверху.
Сначала я не увидел ничего. Огромные кучи дробленого угля, приготовленного к погрузке, слежавшиеся и спекшиеся под дождями и ветрами, все равно оставались черными, равно как и черной была земля вокруг них на добрую сотню метров. Да и вообще вся станция была покрыта угольной пылью, так что неудивительно, что тварь я разглядел с немалым опозданием.
– «Гончая»…– пробормотал я, чувствуя, как все холодеет внутри. – Дождались, мать их в хрясло…
– Они самые, – подтвердил Федька.
«Гончая», пока одна, сидела прямо на вершине угольного холма, уставившись на наше убежище. Как всегда, нельзя было тварь толком разглядеть из-за окружающей ее дымки Тьмы, и, как всегда же, ее взгляд ощущался как лезвие ледяного ножа, которым тебе водят где-то возле сердца.
– Вот чего они ждали, – сказал Иван. – Могу поспорить, что высунуться нам не дадут. Пока одна, но…
– А это посмотрим, – сказал я больше для того, чтобы самому себе бодрости прибавить. – Иван, пока здесь, паси люк возле шеста, Федька, бери свою шарманку – благо патронов много, – и вход на прицел. Все, что сунется, кроши в клочья. Гранаты держите под рукой… Даже так: Иван, возьми половину гранат у Федьки и рядом выложи… Федь!
– Я! – откликнулся тот вполне по-военному.
– Если какая-то тварь проскочит – благо они шустрые, от входа дальше, в мертвую зону, – командуй Ивану: пусть гранату прямо в люк скидывает. Там пусто, защиты нет, всех накроет. Понял? Иван?
Поняли оба. Правда, Иван сказал:
– Может, ворота попробуем закрыть?
– Не выйдет, – решительно сказал Федька. – Они осели, толкать придется долго, и тогда эти, из депо, долбанут со всех сторон.
Иван лишь матюкнулся.
– Я попытаюсь хоть кого-то привалить, пока они сюда доберутся, после чего буду тебя прикрывать, если полезут, – сказал я Федьке. – Все, вперед, времени не теряем.
Снова за перископ. Вот она, «гончая», сейчас неподвижна, как памятник самой себе, темная, злобная и вечно голодная, как сама Тьма. Все тот же чуть размытый, совершенно темный силуэт, больше похожий даже не на сгусток Тьмы, а на настоящий провал в нашей действительности, словно она была вырезана из ее ткани и сквозь силуэт сюда пробивалось нечто отвратительно темное, неправильное, чего в этом мире быть не должно.
