Я выбрался из машины и взялся обходить ее по кругу. Ага, мотор сзади. А вот для багажа и всякого груза места маловато – спасибо тогдашней идиотской компоновке кузовов «обтекаемой формы».
– Аэросани в гору не идут, по пересеченке на них плохо, так что нет. У разведбата их штук шесть, наверное, катаются только вокруг города и по реке патрулируют. А по нашей задаче не годятся.
– А что за задача? – решил я уточнить.
– Не довели еще? – удивился Степаныч. – Ну так щас доведут, чего я болтать буду. Гонять взад-вперед – ничего трудного.
– Хорошо, если так, – посетила меня тихая надежда на тихую жизнь. – А покататься можно?
– На этой? – уточнил Степаныч. – На этой пока нет, и она вообще для начальства, а на другой можно. Пошли.
Вот как. А я думал, что это все.
Степаныч повел нас за гараж, где на тесноватой заснеженной площадке под жестяным навесом в рядок стояли три загадочных агрегата – что-то вроде узкого корыта, висящего между двумя широкими – на этот раз действительно широкими – гусеницами. Два сиденья одно за другим, фанерных с дерматином, все как обычно, мотор… вроде мотоциклетный, сзади, как в лодке, мотоциклетный руль и две широкие лыжи… кузов просто из жести, оцинковки, некрашеный, кстати, на заклепках собран. Интересно.
– Видал миндал? – спросил он с гордостью. – Покрасить надо бы, но эмаль пока сушить негде, а так полезет вся. Так что покраска на следующий год уже.
Федька присел на корточки возле этих… снегоходов, наверное, или как их правильно назвать, похлопал рукой по гусенице, спросил:
– Как у того сделали? – Он ткнул пальцем в сторону гаража, из которого мы пришли.
– Ага, – с готовностью подтвердил Степаныч. – Бомбардье, к слову, с такой конструкции гусенки в гору и пошел: я до того, как сюда попал, всеми этими делами увлекался, даже в «Моделист-конструктор» статьи писал. Проблема была только резиновую ленту правильную достать. А как достали – я за два дня чертежи накорябал и на завод отдал. А дальше дело техники. Ну и колеса правильного диаметра подобрать и правильно посадить – тоже побегал. Ну а все остальное с бору по сосенке, готовое брали. По факту только раму варили.
– Ты гля, вроде итальянского «Альпина Шерпа», – блеснул я знаниями. – Тоже две гусеницы, и прет везде. Испытывали?
– Нет еще, – засмеялся Степаныч, – тебя ждали. Садись да езжай.
– А движок от «цюндапа», что ли? – спросил Федька, поднявший гнутый жестяной кожух.
– Он самый. У него режим есть специальный для грязи, вот и прикинули, что для снега он тоже в самый раз будет. Давай, садись. Я с тобой, Вовка с женой пускай, а Иван с кем хочет – он самый толстый.
Иван хмыкнул, но в ответ на такое заявление ничего не сказал. Я же специального приглашения ждать не стал, втиснулся в узкий «фюзеляж» одной из машин, а Настя, малость смутившаяся от того, что ей присвоили статус жены, ловко запрыгнула мне за спину.
– А вот рано, рано, – подошел ко мне Степаныч, видя, как я пытаюсь найти выключатель зажигания. – Мотор ведь от кик-стартера был, так что теперь веревочкой, подергать надо. Как на лодке, приходилось?
Завел. Дернул за выточенную из алюминия ручку, приделанную к длинному промасленному тросику, мотор сразу схватился, затрещал, потом было зачихал, но Степаныч вытащил маленький рычажок, сказав: «Подсос не забывай, это тебе не та жизнь», – после чего обороты подскочили и двигатель заработал куда ровнее.
– А груз куда?
– Груз на сани на прицеп, иначе никак не получилось. Но это ничего, потянет и не почует.
Когда обороты у всех трех машин выровнялись, а облака испускаемого дыма стали чуть менее густыми, я вновь забрался в «фюзеляж», длинным рычагом, пристроившимся сбоку на манер стояночного тормоза, включил передачу и тронул машину с места как мотоцикл – отпустил левой сцепление и правой выкрутил обороты.
Тронулся вездеход заметно тяжело. Обороты сразу подскочили, мотор зарычал, но машина двигалась еле-еле, хоть при этом и очень уверенно. На второй передаче скорость заметно подросла, гусеницы с хрустом давили укатанный снег дороги. При этом почти не трясло, хоть подвеска была проще некуда, но несколько колес в ряд и гусеницы скрадывали неровности, разве что руль чуть-чуть вибрировал.
Федька со Степанычем ехали во главе нашей маленькой колонны, мы с Настей посредине, а Иван замыкал. На проходной на нас смотрели с любопытством, а когда за ворота выехали, так даже вслед засвистели. Сразу за воротами головная машина резко свернула налево, прямо в сугроб, наметенный у дороги, легко его пробила, перевалилась и выбралась на снежную целину.
Я рисковать не стал – воспользовался уже пробитой тропой, но вот на целине сдал влево, чтобы и машину Федьки видеть, и при этом самому чувствовать, как она идет по рыхлому снегу.
Снегоход шел хорошо. Не быстро, но уверенно, не демонстрируя ни малейшего желания погрузиться в снег. Лыжи чуть приминали белый покров перед машиной, гусеницы поднимали сзади фонтаны снега, комками летевшего вверх. Управлять было легко, хоть резкого поворота сделать не получилось бы: на руль машина отзывалась с некоторой задержкой, и радиус был немаленький. Может, лучше было вообще без лыж сделать? Тогда пришлось бы фрикционы ставить, а их откуда-то добывать… не, грех жаловаться, из доступного самая разумная схема.
Головной снегоход сначала нырнул в засыпанный снегом овраг, потом пошел на крутой подъем, опять не испытывая никаких трудностей, и мне захотелось Степанычу зааплодировать. Не, ну правда молодец дядька, эдакое сварганить.
Катались минут двадцать. В одном месте Иван заглох, но сразу завелся. Правда, для того чтобы к мотору подойти, он спрыгнул с машины в снег и сразу по пояс провалился. Так что сначала пришлось карабкаться на гусеницу – и с заднего сиденья дергать трос. Завелась машина сразу.
На проходной нас свистом встретили, а уже за гаражом, под навесом, когда мы выбрались из машин, Степаныч гордо спросил:
– Ну как?
– Да охренеть, реально, – даже обнял его Федька. – Кулибин, мать твою, брат Райт.
– А то!
– Горючки на сколько хватит? – спросил Иван.
– Километров на сто пятьдесят, но это просто бак такой – жрет не очень много. – Степаныч показал пальцем на горловину бака. – И с местом проблема была, и весу прибавлять не хотелось. Так что канистры в сани – и хоть куда хотите.
Милославский вызвал нас чуть за полдень. Пару минут в приемной подождали, потом в кабинет зашли, рассевшись за длинным совещательным столом. Милославский, одетый неформально, в толстый свитер и грубые брюки, был в хорошем настроении явно, сразу предложил всем чаю с сушками, и пока чай не принесли, болтал о чем угодно, кроме дела. Солнце било в окна, быстро затягивавшиеся изморозью, но окна в кабинете были законопачены на совесть, а к батареям под окном даже прикоснуться страшно – настолько горячие.
– Я что собрал вас, – сказал профессор, когда наконец пришедшая буфетчица расставила всем чай в стаканах с подстаканниками, как в свое время в поездах подавали, только самому Милославскому в большой белой кружке, и удалилась. – Каких-то серьезных заданий для вас у нас нет сейчас. Планы вроде и есть, но в те места зимой не доберешься. Так что рисковать до весны не будем. Но работа все равно есть.
Он поднялся из-за стола, не выпуская кружки с чаем из рук, подошел к большой, почти что во всю стену, карте области – даже не знаю, где они нашли такого размера. Сняв с крючка тонкую и легкую камышовую указку, Милославский ткнул ею в ярко-красный кружок, из которого еще и красный флажок торчал: точно не пропустишь.
– Знакомое место, Владимир Васильевич? – обернулся он ко мне.
– Мм… точка моего провала, если не ошибаюсь? – сориентировался я после секундной паузы.
– Верно, – кивнул он и слегка постучал указкой по карте. – Буквально перед самыми снегопадами мы там так называемую «точку» обустроили. – Столкнувшись с непонимающим взглядом Насти, он пояснил: – Раньше так называли места службы, где, например, подолгу находились люди малыми группами, подчас
