Наталья Александрова
Кинжал всевластия
Степан выпрямился, положил лопатку на сухую кочку, протянул руку к кустику черники. Ягоды были сморщенные, перестоявшие, невзрачные, чудом не осыпавшиеся с куста, но когда он бросил горсточку в рот – рот наполнился удивительной душистой сладостью.
– Не найдем мы сегодня ничего! – проговорил он, жадно сглотнув черничный сок. – Надо обратно двигать, а то до темноты на дорогу не выберемся.
– Еще полчаса, – пропыхтел Мишка, вонзая лопатку в черную глинистую почву. – Вот этот окопчик еще проверим… не может быть, чтобы здесь ничего не было!..
– Очень даже может, – недовольно отозвался Степан. – Сам знаешь, сколько народу здесь до нас побывало…
– Не бухти. – Мишка осторожно отбросил пласт земли, копнул еще раз. – Коли уж приехали, надо работать…
– Ох, придется нам снова в лесу ночевать, а ночи сейчас холодные, все же не лето… – протянул Степан, но снова взялся за саперную лопатку.
Он копнул раз, другой, и вдруг лопатка глухо звякнула. Металл наткнулся на металл.
– Видишь, а ты говорил – ничего не найдем! – Мишка повернулся к нему заросшей рожей, довольно ухмыльнулся: – Я же говорил – в этом окопчике непременно что-то должно быть! Подходящий окопчик, соответствующий!
Они с Мишкой уже много лет выбирались по выходным на Синявинские болота, на места бывших кровопролитных боев, и копали, копали, копали…
Как другие любители отправляются в леса области за грибами или за ягодами, на рыбалку или на охоту, так они отправлялись на тайные раскопки.
Таких, как они, называли «черными следопытами». Их гоняла поселковая милиция, иной раз кто-то из «следопытов» подрывался на мине или на гранате, но, несмотря на это, мрачные озабоченные мужики и молодые парни поодиночке или маленькими компаниями тянулись в эти леса.
Земля эта была густо нашпигована ржавым железом, оставшимся с Великой Отечественной войны. Прежде, лет двадцать назад, здесь чего только не находили – пулеметы и минометы, ржавые штыки и кортики, боеприпасы, каски, личные вещи… Сейчас, конечно, интересные находки попадались реже, но кое-что все же случалось находить.
– Небось банка из-под пива или еще какая-нибудь ерунда… – проговорил Степан, осторожно орудуя лопаткой.
Но по вспыхнувшему в груди жару, по легкой дрожи рук он понимал уже, что не жестянка из-под пива и не ржавая деталь от чьей-то разбитой «шестерки» попала под его лопату. Это было что-то подлинное, что- то стоящее.
Потихоньку, стараясь не повредить находку, он разгребал землю. Выполз на свет потревоженный дождевой червяк, возмущенно изогнулся и снова ушел в почву. Степан действовал осторожно, внимательно, как хирург, – ведь здесь вполне могла оказаться целая граната или неразорвавшийся снаряд, а тогда неверное движение может стоить ему жизни или увечья…
Он копнул еще раз, другой, и из-под осыпавшейся земли показался краешек широкого лезвия.
– Кажется, кортик! – проговорил у него за спиной Мишка.
Оказывается, он уже давно перестал копать и теперь следил за тем, как Степан освобождает от земли свою находку.
– Точно, кортик! – повторил он, отряхивая колени от налипшей земли и желтых сосновых игл. – Штандартен нам за него сотку баксов отвалит, как пить дать!
– Ничего не кортик! – отозвался Степан с удивившим его самого раздражением. – Кортик длиннее и у?же…
– Тогда штык-нож? – усомнился приятель. – За него меньше дадут… да нет, не похоже!
Степан и сам уже видел, что его находка не похожа ни на офицерский кортик, ни на простецкий солдатский штык. Появившееся из-под земли лезвие было очень красивой формы – широкое, плавно сужающееся к острию, с узкой прожилкой посередине, оно напоминало древесный лист. И еще – оно удивительно хорошо сохранилось, его почти не коснулась ржавчина…
Степан еще раз отбросил землю, и перед ним предстала ладная изящная рукоять, покрытая тонкими узорами. В середине отчетливо просматривалась свастика, а от нее разбегались странные значки, каких ему прежде не встречалось.
– Немецкий! – уважительно произнес Мишка и потянулся к ножу. – Эсэсовский, не иначе!
– Не лапай! – выпалил Степан и обхватил рукоять заскорузлыми пальцами.
Рукоять легла в ладонь так хорошо, так привычно, как будто ей там было самое место.
– Что значит – не лапай? – обиженно протянул Михаил. – У нас с тобой как договорено? Все, что нашли, – пополам!
– Пополам, пополам! – Степан закусил губу, чтобы сдержать неожиданно нахлынувшую злость.
Почему, собственно, он должен делить с кем-то свою находку? Ведь это он нашел кинжал, значит, он – его законный хозяин… ну, почти законный! Да и как можно одну вещь разделить на двоих?
Мишка как будто прочитал его мысли.
– Хороший ножик! – проговорил он суетливо. – Я таких и не видал никогда! Штандартен за него не меньше трехсот баксов отстегнет! По полтораста на брата – клево!
– Ножик! – передразнил его Степан, и непонятная ярость разлилась в груди.
В этом – весь Мишка. Ему бы только продать каждую находку да пропить деньги. Или потратить на какую-нибудь ерунду. Конечно, Степан тоже от денег не отказывался, но и сами вещи, больше полувека пролежавшие в земле, заставляли взволнованно биться его сердце.
Ну, может, не все, но этот кинжал заставил. Он словно звал Степана, манил его. Он, этот кинжал, хотел найти нового хозяина, и Степан отлично подходил на эту роль…
– Ножик! – зло повторил он. – Тебе лишь бы продать! Ты все готов продать, мать родную продашь, если хорошо заплатят!
– Ты мою мать не трожь! – набычился Михаил, но тут же удивленно спросил: – Ты чего, Степ? Сдурел, что ли? Ведь мы с тобой сколько лет вместе копаем… всегда все по-честному, поровну… никогда не собачились… Ты чего?
– Да я ничего… – опомнился Степан, поднимаясь на ноги. – Ну, пора идти, а то и правда до темноты не выйдем!..
– Клади сюда этот… кинжал. – Мишка дернул завязки мешка, где лежали сегодняшние находки – помятая фляга со свастикой, позеленевшая пряжка от ремня, стальной портсигар с гравировкой «1942» и эмблема войск СС – две молнии на темном фоне.
– Ну уж нет! – огрызнулся Степан, волком глянул на давнего приятеля и сунул кинжал за пазуху.
– Степ, да что с тобой? – Мишка посмотрел на него удивленно, покачал головой. – Устал ты, видно!..
Он закинул мешок на плечо, повернулся спиной к другу и зашагал по тропинке, перескакивая с кочки на кочку и обходя тускло блещущие оконца воды.
Степан шел за ним, и в душе его снова поднималось непонятное глухое раздражение. Он смотрел на стриженый затылок Михаила, на его красную обветренную шею, и в голове ворочались тяжелые, темные мысли, как валуны в быстрой горной реке.
Кинжал… нельзя его продавать. И отдавать никому нельзя. Этот кинжал лежал здесь шестьдесят с лишним лет, дожидаясь его, именно его, Степана. Это его вещь, его оружие. С ним его жизнь пойдет по- другому, и сам он станет совершенно другим человеком – сильным, смелым, значительным.
Почему-то ему привиделся скалистый утес, возвышающийся над бурным северным морем, а вверху, над утесом, – парящий в сумрачном небе белый орел…
Ему приходилось прежде находить оружие – пистолеты, гранаты, винтовки. Чаще – истлевшие, заржавленные, ни к чему не пригодные, но иногда, случалось, – и вполне сохранившиеся, боеспособные. Еще чаще попадались штыки и офицерские кортики. Но к тем находкам он относился совершенно спокойно, они не задевали его души, и Степан с легким сердцем продавал их Штандартену или другим скупщикам. Но
