Не сразу до него дошло, что спор на незнакомом языке прекратился, Самуил и одноглазый лавочник молчат, не сводя глаз с него, точнее – с его портсигара.
– В чем дело? – недовольно осведомился Рудольф, выдохнув ароматный дым.
Одноглазый что-то быстро проговорил и поклонился, сложив руки в покорном и униженном жесте.
Проследив за его взглядом, барон понял, что лавочник смотрит на герб общества «Туле», выгравированный на портсигаре, – кинжал, переплетенный дубовыми ветками, на фоне свастики с закругленными концами…
Только теперь Рудольф фон Зеботтендорф понял, что кинжал на гербе удивительно похож на тот, что лежал перед ним на куске выцветшего холста.
Барон Рудольф фон Зеботтендорф сам стоял у истоков тайного общества «Туле». Эта тайная организация восприняла сокровенные учения Востока и создала на их основе мистическую теорию, в центре которой была идея о главенстве нордической расы. Общество «Туле» представляло собой что-то вроде тайного монашеского ордена, во главе которого стояли верные приверженцы расовых идей и остающиеся в тени мистики и маги. Создавая герб общества, барон изучил множество старинных манускриптов и наконец выделил символ свастики, издавна использовавшийся арийцами, а также священный кинжал древнего рода королей-священников Адлер-Велиготов.
– В чем дело? – повторил барон, пристально глядя на одноглазого и медленно убирая в карман портсигар.
– Он согласен, милостивый господин! – сообщил, угодливо кланяясь, Самуил. – Он согласен продать тебе этот кинжал за… – еврей на мгновение замялся, – за двести марок!
– Немалые деньги! – проговорил барон, но тут же полез за бумажником: удивительный кинжал слишком заинтересовал его, чтобы упустить такую сделку.
– Этот человек лжет! – воскликнул вдруг одноглазый на чистейшем арабском языке. – Я не продаю священный кинжал, я дарю его тебе, господин!
– Это недоразумение… – засмущался Самуил. – Я не понял его слов… я не очень хорошо говорю на этом языке…
– Спасибо, – барон внимательно, как впервые, посмотрел на одноглазого и отметил благородство его черт и выправку прирожденного воина. – Скажите, друг мой, как вас зовут и на каком языке вы разговаривали с моим жуликоватым проводником? Я знаю много восточных языков, но этот мне незнаком…
Одноглазый снова воскликнул что-то на том же непонятном наречии и показал рукой за спину барона. Рудольф инстинктивно оглянулся, однако не увидел ничего примечательного. Он снова повернулся к странному торговцу…
Но того и след простыл, только в глубине лавки качался потревоженный ковер, закрывавший, по-видимому, потайной выход из этого заведения.
– Пойдемте отсюда, милостивый господин! – заторопил его Самуил и даже осмелился схватить Рудольфа за рукав. – Это нехорошее место, здесь неспокойно!
– Кто этот человек? – осведомился барон, вслед за провожатым выходя из лавки. – Почему он сбежал?
– Должно быть, жулик! – заверил его Самуил. – Здешние торговцы все жулики. Должно быть, он понял, что милостивый господин раскусил его хитрости, и решил сбежать, прежде чем вы пожалуетесь Сулейман-паше…
– Жулик? – удивленно переспросил барон. – Но ведь он подарил мне кинжал, не взяв с меня ни пфеннига… это ты, милейший, хотел на этом подзаработать…
– Чего вы хотите, милостивый господин? – заныл Самуил. – Мне нужно кормить многочисленных детей…
– Пустое! – пренебрежительно отмахнулся барон. – Я на тебя нисколько не сержусь. Скажи мне только, на каком языке ты с ним разговаривал?
– На каком языке? – переспросил Самуил, пряча глаза. – Бог его знает, что это за язык! Мне так часто приходится разговаривать с разными людьми, чтобы заработать лишнюю копейку на хлеб для своих детей, что я научился понимать всех, кто встречается на улицах этого города, – и ливийских разбойников, и амхарских пастухов, и сирийских торговцев пряностями…
– Ты что-то темнишь, Самуил! – недовольно проговорил барон. – Берегись, я могу, в конце концов, рассердиться!
– Воля ваша, милостивый господин, только больше я ничего не могу вам сказать! Я и так сказал слишком много!
У Рудольфа фон Зеботтендорфа внезапно закружилась голова. Все звуки огромного города слились в странную, пугающую, варварскую музыку. Ему вдруг показалось, что сегодняшняя встреча с одноглазым лавочником приснилась ему или привиделась в наркотическом бреду в одном из здешних притонов. Однако боковой карман его френча оттягивала холодная тяжесть удивительного кинжала, доказывая реальность всего происшедшего…
Катя опоздала на десять минут и, разумеется, вешая куртку в закутке, отгороженном стеллажами с журналами, столкнулась с заведующей библиотекой Кирой Леонидовной.
Бежать было поздно, Кира прекрасно видела, что Катя запыхавшаяся и растрепанная.
– Екатерина Дмитриевна, доброе утро! – сказала Кира. – Вас не затруднит заменить сегодня Черевичкину в читальном зале? У нее карантин в школе, ребенка не с кем оставить…
– Но у меня… – начала было Катя.
Она хотела сказать, что у нее куча работы, нужно разобрать новые поступления. К тому же звонили из филиала, что-то у них там стряслось, пропадают книги, не пришлось бы ехать на другой конец города, если сами не разберутся. Да еще из области собирались приехать, из подшефной библиотеки, у них недавно случился пожар, и теперь катастрофическое положение с учебной литературой. Катя обещала помочь и даже отобрала уже кое-что, но не все, а тамошняя заведующая с трудом дозвонилась до нее вчера вечером и сказала, что приедет не на следующей неделе, как собиралась, а завтра, то есть уже сегодня. Потому что пойдет в город машина и может захватить книги, а без машины-то, сами понимаете, сколько она на себе унесет…
Но все эти слова застряли у Кати в горле. Вернее, гортань ее просто замерзла от ледяного взгляда Киры Леонидовны. Катя увидела себя ее глазами: глаза безумно вылуплены, на щеках выступили красные пятна – ох уже эта отвратительная способность краснеть в самый неподходящий момент!
Сама-то Кира, как всегда, на высоте. Спину держит прямо, травянистого цвета костюм сидит отлично, волосы причесаны гладко, лежат волосок к волоску, на губах тщательно наложенная помада. А у Кати небось все уже размазалось…
– Хорошо, – едва слышно ответила Катя, опустив глаза, – я посижу в читалке.
– Вот и славно, – одними губами улыбнулась заведующая, – и… причешитесь, перед тем как идти на рабочее место, все же у нас очаг культуры, библиотека, а не…
Она помедлила, затруднившись сравнением. Не потому, что не нашлось в ее лексиконе подходящих слов, нет, за словом их начальница никогда в карман не лезла, со словарным запасом у нее все было в порядке. Дело в другом, поняла Катя, Кира Леонидовна не могла с ходу сообразить, куда бы ей определить Катю.
«У нас библиотека, а не… бордель»? Вот уж в борделе ей точно не место, кто на нее посмотрит!
«Библиотека, а не сумасшедший дом»? Тоже не подходит, заведующей прекрасно известно, что Катя спокойный, выдержанный человек, никогда не выходит из себя и с работой вполне справляется.
– А не зоопарк, – сказала Кира, имея в виду, очевидно, что Катя похожа на больную обезьяну.
«Если мне место в зоопарке, то тебе – в террариуме», – подумала Катя и поскорее отвернулась, чтобы Кира ничего не прочитала по ее вспыхнувшим глазам.
– Ты, Катерина, не заболела ли? – спросила уборщица баба Зина, появляясь из-за угла с ведром и тряпкой. – Красная вся, как рак. Смотри, сейчас какой-то грипп особенный ходит, вот у Насти Черевичкиной школу уже на карантин закрыли.
