умер…
– Жаль, – вздохнул незнакомец, выходя наконец из-за спины Штандартена. – Очень печально. Выходит, ты поторопился, раньше времени убил своего друга…
Штандартен попытался разглядеть лицо незваного гостя – но перед глазами все расплывалось, комната постепенно растворялась в хороводе цветных пятен, и наконец вместо нее перед глазами Штандартена возникла такая знакомая картина – бушующее, штормовое море, низко нависшее над ним мрачное небо, грозный утес, о который разбивались могучие свинцовые валы…
Штандартен стоял на краю этого утеса, вглядываясь в морскую даль, а над ним, среди облаков, гордо парил, широко раскинув крылья, огромный белый орел.
Внезапно орел сложил крылья и с победным клекотом устремился вниз, к нему, Штандартену.
Штандартен подумал, что орел хочет опуститься на плечо, чтобы все поняли, какая перед ним великая, беспримерная миссия… но вместо этого огромные когти гордой птицы вонзились в шею человека, разорвав жилы.
Штандартен забился в резном кресле и наконец застыл.
Анна Африкановна Лебедкина, соседка невинно убиенного Степана Сапогова, сидела в крошечном кабинете и с явно выраженным неодобрением смотрела на женщину, находившуюся по ту сторону обшарпанного письменного стола. В кабинете стояла невыносимая духота, потому что все окна были наглухо законопачены. Анна Африкановна, выходя сегодня утром из дому, надела теплое пальто и красный мохеровый берет и теперь страдала от жары. Однако физические неудобства не могли сломить старушку.
Она-то в своей жизни повидала всякого, провела всю молодость на ударных комсомольских стройках, растила хлеб на целине и восстанавливала города в трудные послевоенные годы. Она всегда была в первых рядах, главной запевалой, первой застрельщицей, ей ли бояться жары и духоты!
Дух Анны Африкановны ничто не сумело сломить. Даже сейчас, когда трудно прожитые годы дают себя знать ломотой в суставах и одышкой при подъеме на пятый этаж без лифта, Анна Африкановна вполне может обходиться без чужой помощи. Да что там, ведь она сумела в одиночку отбиться от убийцы Степана! И хоть соседи, эти равнодушные и трусливые люди, не выбежали всем миром на лестницу и дали преступнику уйти безнаказанным, Анна Африкановна осталась жива и невредима, причем только благодаря своей недюжинной решительности и смекалке.
Нынешнее недовольство Анны Африкановны было вызвано не духотой. И не плакатом на стене, призывающим доверять охрану любых объектов служебным собакам. Правда, собака, изображенная на плакате, выглядела весьма легкомысленно – рот до ушей, язык вывален, и фуражка набекрень. Расхристанная такая собаченция, совсем как сосед Степан, покойничек, когда лишнего примет.
Анна Африкановна смотрела осуждающе вовсе не на собаку, а на женщину, сидевшую напротив, на хозяйку кабинета, представившуюся ей майором милиции Ленской. Именно она ведет дело об убийстве Степана Сапогова и вызвала сегодня Анну Африкановну на допрос как главного свидетеля.
Как только Анна Африкановна вошла в кабинет, так сразу поняла, что толку с такого допроса не будет. Да и вообще с расследования этого. Нет, она-то, ясное дело, расскажет все, что знает. Степан, можно сказать, на глазах у нее вырос, да и убийцу она отлично запомнила. Да вот сумеет ли эта размазня хотя бы записать все правильно, вот в чем вопрос-то… Дали бы Степаново дело хоть какому мужику покрепче, все- таки убийство, серьезное преступление. А этой только кражи в трамвае расследовать, да и то пустое дело, никого она не найдет…
В который раз Анна Африкановна неодобрительно уставилась на свою визави. Было от чего прийти в негодование.
Перед ней сидела худая сутулая женщина непонятного возраста – не то чтобы старуха, но и молодостью там не пахло. Жидкие бесцветные волосы стянуты сзади в хвост аптечной резинкой, блекло-голубые глаза едва видны из-за очков с сильными диоптриями. Лоб Ленской прорезала глубокая вертикальная морщина, нос отчего-то был распухший и красный.
Впрочем, Анна Африкановна тотчас поняла отчего. Милицейская майорша вдруг зажмурилась и громко чихнула, странно скособочившись при этом простом действии. Анне Африкановне захотелось немедленно надеть противогаз или хотя бы марлевую маску. На себя или лучше на эту, с позволения сказать, милиционершу. Является на работу совершенно больная, да еще людей вызывает повесткой! Заразу распространяет, а вдруг у нее свиной грипп? Ну, никакой культуры поведения!
– Не бойтесь, – прохрипела майор Ленская, правильно интерпретировав выражение лица свидетельницы, – это не простуда. У меня аллергия на желтые цветы.
– Чего? – удивилась Анна Африкановна.
– Ну да, на пыльцу желтых цветов, – вздохнула Ленская и достала из ящика стола салфетку. – Весной – акация и одуванчики, потом тыквы с кабачками, потом хризантемы и астры…
– Но сейчас-то октябрь на подходе, вроде все цветы отцвели… – оторопела Анна Африкановна, – одни георгины остались, и те скоро померзнут…
– А сейчас у меня аллергия на бумажную пыль! – созналась Ленская и обвела глазами кабинет.
Анна Африкановна не могла не согласиться – бумаг в крошечном помещении было достаточное количество. Пухлые растрепанные папки заполняли стеллаж, лежали сверху между засыхающим цветком непонятной породы и пустым аквариумом, громоздились на подоконнике, скрывая собой электрический чайник, вываливались из ящиков письменного стола и были сложены просто на полу.
Ленская еще раз чихнула и громко высморкалась в бумажную салфетку.
– Форточку бы открыть… – с удивившей саму себя просительной интонацией протянула Анна Африкановна.
– Нельзя, – понурилась Ленская, – мне шею продуло. Вот буквально вчера. Сквозняков очень боюсь…
Анна Африкановна выразительно вздохнула, окончательно уверившись, что сотрудница милиции досталась ей самая завалящая, пустая несерьезная бабенка, невезучая и несчастливая, из тех людей, что и с дивана-то встать нормально не могут, обязательно либо лодыжку растянут, либо в пояснице прострел получат. И на стул влезть они не в состоянии – занавески там поправить, лампочку ввернуть или с полки кастрюлю достать. Обязательно при этом на стуле не удержатся и что-нибудь себе поломают. И спотыкаются вечно на ровном месте, и пальцы дверью прищемляют регулярно.
«Ох, грехи наши тяжкие!» – подумала Анна Африкановна и тут же еще больше расстроилась. Она была твердой убежденной атеисткой, существование Бога не допускала ни под каким видом. Как уверилась в юности, что Бога нет, а его нарочно придумали попы, чтобы оболванивать простой народ, так с тех пор мнения своего не меняла. Но, странное дело, к старости начинала она не то чтобы задумываться о Боге, но хотелось бессонными ночами с кем-то поговорить откровенно, не шутя и не лукавя, получить ответы на некоторые вопросы.
Воля у Анны Африкановны была сильная, она старалась все эти глупости в голову не допускать. Раньше и слова-то такого – «Бог» в ее лексиконе не водилось, знать не знала ничего ни про Новый, ни про Ветхий Завет, Библию читала только забавную, а вот, поди ж ты, сами собой всплывали иногда в голове «Отче наш» и «Богородица», и слова разные, вот как сейчас, про грехи… Откуда что взялось?
В который раз Анна Африкановна вздохнула и устроилась поудобнее на жестком стуле.
Майор Ленская отложила свои бумажки, протерла очки свежей бумажной салфеткой и посмотрела на Анну Африкановну очень внимательно.
– Ну, начнем, пожалуй…
«Уж давно пора, не дождусь никак», – в раздражении подумала Анна Африкановна.
Показалось ей или нет, что глаза милиционерши блеснули под очками холодным голубым светом?
Далее майор Ленская стала задавать вопросы со скоростью пулеметной очереди. Быстро разобрались с самой Анной Африкановной Лебедкиной, – кто такая, год рождения, семейное положение, где живет… Потом Африкановна без запинки ответила, сколько лет она знает Степана Сапогова – очень много, как въехали в эту квартиру двадцать лет назад, Степа еще мальчиком вихрастым был. И мать его, покойница, умирая, очень просила за Степаном присмотреть. Ну так разве за ним усмотришь? Он к тому времени уже вырос, в армии отслужил, женился, потом развелся… После смерти матери своей жизнью зажил, ей, Анне Африкановне, ни о чем не докладывал и душу не раскрывал.
