Степан шарахнулся обратно к двери, споткнулся о половик, едва не упав, сохранил равновесие, дернул на себя ручку двери, но тот же насмешливый голос остановил его:
– Ты чего такой нервный? Заходи, будь как дома!
Степан остановился, опустил руки, развернулся.
Комната была погружена в полумрак, и в дальнем углу, в старом продавленном кресле, темнела человеческая фигура.
– Ты, что ли, Штандартен? – проговорил Степан настороженно.
– Ну вот, узнал! – хмыкнул гость. – А я уж надеялся – не узнаешь, и я разбогатею! Знаешь, есть такая примета. Ладно, Степа, заходи, заходи, поговорим!
– А ты как сюда попал?
– В квартиру соседка твоя пустила, а комната оказалась не заперта, вот я и вошел! И то – не в прихожей же тебя дожидаться!
– А что в темноте сидишь?
– А мне темнота нравится! – Штандартен откровенно веселился. – Знаешь, как говорят, темнота – друг молодежи! Мы с тобой, правда, не такие уж молодые, но еще и не старые… тебе, думаю, темнота тоже нравится – ты же у нас «черный следопыт»! Впрочем, если хочешь, включи свет, я не возражаю!
Степан перевел дыхание, скользнул к окну, задернул плотные шторы и только после этого щелкнул выключателем. Комнату залил уютный желтый свет, и он смог разглядеть своего незваного гостя.
Штандартен сидел в старом кресле, вальяжно развалясь, как у себя дома. Светлые волосы коротко острижены, блеклые, бледно-голубые глаза посажены слишком близко к переносице. Подбородок скошен, отчего лицо кажется вялым и безвольным. Черное кожаное пальто расстегнуто, из-под него виднеется черный, глухо застегнутый китель, сшитый по образцу эсэсовского. За странные наряды и за любовь ко всему, что отдает мрачной эстетикой Третьего рейха, этого чокнутого и прозвали Штандартенфюрером, или проще – Штандартеном.
Он охотно откликался на прозвище, а настоящего его имени никто не знал. Впрочем, Степана его имя и не интересовало. Ему важно было одно – что Штандартен покупает их с Мишкой находки и платит, почти не торгуясь.
Обычно они сами приходили к Штандартену домой после удачных экспедиций. Жилище покупателя выглядело мрачно – на стенах нацистские плакаты, портреты Гитлера и его приближенных, по углам – флаги и вымпелы со свастикой, начищенные до блеска немецкие каски, выцветшие мундиры СС и вермахта. Другие «сувениры» хранились не на виду, в потайной комнате, – немецкие автоматы и винтовки, пистолеты и десантные ножи, и даже тяжелый пехотный миномет. Оружия в этой комнате хватило бы, чтобы вооружить небольшую пехотную часть.
– Ну что, Степа, накопали сегодня что-нибудь? – осведомился Штандартен, когда его глаза привыкли к свету.
– Да так, по мелочи… – ответил Степан, пряча глаза. – Ничего интересного… ну ты погляди, может, что возьмешь…
Он выложил на стол содержимое мешка – флягу со свастикой, пряжку от офицерского ремня, портсигар с гравировкой «1942», эсэсовскую эмблему.
– Негусто! – Штандартен небрежно перебрал находки, взял двумя пальцами эмблему, положил в карман. – Это возьму, остальное можешь выкинуть.
В другое время Степан стал бы спорить, горячиться, убеждать покупателя, но сейчас ему было не до того. Сейчас ему хотелось только одного – чтобы гость ушел, оставив его наедине с настоящей находкой, наедине с кинжалом…
– Выкинуть так выкинуть… – проговорил он равнодушно и смел находки обратно в мешок. – Ну, если тебе больше ничего не нужно, давай прощаться. Я устал.
И это явное равнодушие стало его ошибкой.
Глаза Штандартена подозрительно загорелись, он потянул к себе мешок:
– А больше у тебя ничего нет?
– Было бы – неужто бы я не показал? – Степан изобразил удивление. – Мне деньги нужны…
– Плохой из тебя актер, Степа! – неодобрительно проговорил Штандартен. – По твоему лицу всегда видно, когда ты врешь! И вообще, Степа, где Мишка, дружок твой? Вы же с ним вместе уехали!
– Как – где? – Голос Степана предательски дрогнул. – Дома, наверное… где же еще ему быть!
– Нет, Степа, дома его нету! Я как раз перед тем, как к тебе идти, к Мишке заглянул, так Райка, жена его, сказала, что со вчерашнего дня мужа не видала… а ему ведь до дома куда ближе, чем тебе!..
– Ну что ты ко мне пристал? – набычился Степан. – Нету – значит, застрял где-нибудь по дороге! Может, дружков своих встретил, выпить зашел куда-нибудь… Мы с ним в лесу разминулись, я короткой дорогой пошел, а он длинной…
– Длинной, значит? – Штандартен пошевелился, как будто устал от неловкого положения, и на коленях у него вдруг образовался старый «вальтер». Старый, но очень надежный, отлично вычищенный и смазанный. Степан когда-то сам продал этот пистолет Штандартену.
– Почему-то, Степа, я тебе не верю! – проговорил покупатель ленивым, безразличным голосом, от которого у Степана нехорошо заныло под ложечкой. – Почему-то, Степа, я думаю, что ты мне врешь! А врать, Степа, плохо! Тебе это разве в детстве не говорили?
– Слушай, Штандартен, кончай трепаться! – Степа опасливо взглянул на пистолет. – Не хочешь ничего покупать – так я тебя не задерживаю. Говорю тебе – я устал, спать хочу! Что ты стволом размахиваешь! Не будешь же ты стрелять в квартире!
Степан старался держаться уверенно и независимо, но это давалось ему тяжело – он всегда побаивался этого странного человека с его нацистскими замашками и холодными бесцветными глазами законченного маньяка.
Штандартен достал из кармана тяжелый стальной цилиндр, накрутил его на ствол пистолета, задумчиво поглядел на Степана.
– Колись, Степа! – проговорил он тихо, уверенно. – Что еще вы с Мишкой нашли сегодня на болоте?
– Да говорят тебе – ничего! – выдохнул Степан неприязненно. – Что ты надумал? Не будешь же ты и вправду стрелять! Совсем, что ли, с катушек съехал?
– А я чувствую, что ты врешь! – Штандартен повел розовым крысиным носом, будто и вправду принюхиваясь. – Ты, значит, думаешь, что я не буду стрелять? А почему бы и нет?
Он поднял пистолет, раздался негромкий хлопок, и с жалобным звоном разлетелась на куски голубая вазочка, стоявшая на шкафу.
– Совсем сдурел?! – вскрикнул Степан, шагнув к Штандартену. – Это матери моей вазочка!
Рука его непроизвольно потянулась за пазуху, где ровным спокойным холодом давал о себе знать кинжал.
– Матери, говоришь? – издевательским тоном проговорил Штандартен, поигрывая пистолетом. – Как там сказано – чти отца своего и мать свою! Кровь – она превыше всего! Хотя мать-то у тебя, Степа, была далеко не арийского происхождения!
И тут Степа не выдержал. Рука сама собой скользнула за пазуху, и тут же пальцы сжались на рукоятке кинжала. Он выбросил руку вперед, кинулся к Штандартену…
Но тот с неожиданной ловкостью выскользнул из кресла, перекатился по грязному, давно не мытому полу и, почти не целясь, выстрелил. Пуля вошла в левое плечо. Степан споткнулся, закрутил головой в поисках ускользнувшего противника, увидел его, шагнул, неловко размахивая кинжалом…
– Значит, я не ошибся! – Штандартен ловко вскочил на ноги, вскинул пистолет. – Значит, Степа, ты хотел-таки спрятать от меня самую интересную находку? Нехорошо, Степа, нехорошо!
Он еще дважды выстрелил. Степан широко открыл рот, пытаясь вдохнуть, но воздух в комнате неожиданно кончился, как будто его высосали огромным пылесосом.
Степан вспомнил вдруг удивленное лицо Михаила, его округлившиеся глаза, его хриплый, сорванный голос: «Ты что?!»
И это воспоминание тут же растаяло, а вместо него вдруг возник перед Степиным внутренним взором скалистый утес, возвышающийся над бурным морем, а в небе над утесом – гордо парящий белый орел…
