— Но я не могу уйти… я на работе…
— Ну хорошо, я приеду в музей.
Через полчаса она уже спускалась по мраморной лестнице к двери Музея чертей.
Войдя в маленькую полутемную прихожую, Надежда повернулась к конторке и машинально проговорила:
— Я хотела бы увидеть вашу сотрудницу, Соню… то есть Веру…
— Мр-р-р! — донеслось из-за конторки.
Надежда удивленно заморгала. В прихожей было полутемно, и из этой полутьмы на нее пристально смотрели два изумрудно-зеленых глаза, явно не похожих на глаза кассирши Марфы Матвеевны. Вглядевшись в полутьму, Надежда поняла, что на прилавке с хозяйским видом восседает огромный черный котяра.
— Здравствуй, Бегемот! — проговорила она приветливо. — Сегодня ты тут за старшего?
Кот еще раз мурлыкнул, мягко спрыгнул с конторки и направился в музейный зал, бросив на Надежду приглашающий взгляд — мол, прошу следовать за мной.
— Как это мило с твоей стороны! — проговорила Надежда и следом за котом вошла в музей.
Здесь на нее прямо с порога налетела Соня и обрушила на Надежду град вопросов:
— Ну, как все получилось? Как мама? Вы сказали, что вопрос решен окончательно — что вы имели в виду?
— Давайте присядем. — Надежда придвинула стул на когтистых львиных лапах, Соня послушно опустилась на резной табурет.
— Вот как все прошло…
И Надежда рассказала девушке о своих приключениях в клинике, о том, как поменяла фамилии в листе назначений, о событиях в водолечебнице и в кабинете ароматерапии и о том, что потенциальным убийцей оказался пациент клиники Фунтиков…
Соня выслушала этот рассказ, раскрыв рот от удивления, и под конец тяжело вздохнула:
— Вы-то замечательно все провернули, а я… я так боялась за маму, что послушно выполнила все, что мне велел
— Ну, во-первых, далеко не единственную, — раздался из темноты негромкий мужской голос. — В нашем музее очень много экспонатов, представляющих огромную историческую ценность. Взять хоть неолитического Вельзевула…
Надежда повернулась на этот голос.
Сперва она увидела портрет графа Калиостро, и в голове ее шевельнулась безумная мысль, что это граф разговаривает с ней. Но в следующую секунду она поняла, что в дверном проеме рядом с портретом стоит Луций Ферапонтович. Он был удивительно похож на знаменитого графа, к тому же держал в руке табакерку Калиостро. У ног экскурсовода, подняв хвост трубой, стоял Бегемот.
— Вы все слышали… — виноватым голосом проговорила Соня. — Я даже не знаю, как вымолить у вас прощение…
— Не беспокойтесь. — Старик хитро улыбнулся, открыл табакерку покойного графа и взял из нее щепотку табака. — Эта картина ничего собой не представляет.
— Как — ничего? — возмутилась девушка. — Я же читала… барон фон дер Везель купил ее на аукционе за огромные по тем временам деньги… сейчас она должна стоить миллионы…
— Да что вы, деточка! — перебил ее Луций. — Эту картину намалевал за два дня один никому не известный художник, между прочим, душевнобольной. Я повесил ее сюда специально, для отвода глаз. Видите ли, есть один богатый человек — он любит, чтобы его называли Магистром. Так вот он помешан на всякой чертовщине, ничего, кстати, в ней не понимая. И этот Магистр захотел получить картину Босха. И нанял для этой цели одного мелкого мерзавца. Того самого, который вас шантажировал. Ну, именно тогда я и решил подстраховаться, повесил здесь эту картину. И как видите, это сработало… кстати, того мерзавца вы можете больше не бояться, он получил по заслугам. Взрыв машины на пригородном шоссе — и от него остались одни воспоминания. Не самые приятные.
— А картина Босха? Она пропала?
— Зачем же пропала? — Луций Ферапонтович снова лукаво улыбнулся. — Пойдемте, я вам ее покажу. Вы, Надежда Николаевна, тоже идите с нами, вам будет интересно.
Надежда отчего-то ничуть не удивилась, что старик знает ее имя-отчество.
Луций Ферапонтович развернулся, прошел в прихожую и остановился перед конторкой.
Над ней в таинственной полутьме висела потемневшая от времени картина — расторопные черти подбрасывали дрова под котел, в котором варились жизнерадостные грешники. Чуть в стороне стоял черт с кривыми козлиными рогами.
— Вы хотите сказать, что это… — разочарованно протянула Соня, — что это Босх? Честно говоря…
— Вы были о нем лучшего мнения? — усмехнулся старик. — И правильно, Босх — великий художник, а это всего лишь маскировка…
Он достал из ящика конторки странную прямоугольную лампу, включил ее и направил тусклый голубоватый свет на картину.
В этом призрачном свете трудовые будни ада исчезли, сделались прозрачными, невидимыми, а сквозь них проступила совсем другая картина — солнечный полдень в прекрасном саду, и на переднем плане — нагие мужчина и женщина…
Надежда увидела яблоко в руке женщины и поняла, что перед ней — райский сад, сцена грехопадения Адама и Евы.
Приглядевшись, она поняла, что Босх изобразил первых людей вовсе не такими простыми и наивными, какими рисуют их другие художники. На губах Евы блуждала чуть заметная коварная и развратная улыбка, как будто она прекрасно понимала все последствия своего поступка. На лице Адама проступала грубая страсть, вовсе не на яблоко были устремлены его налитые кровью глаза. В лицах этих двоих можно было прочитать ростки, зачатки всех будущих грехов и преступлений человечества…
Еще внимательнее вглядевшись в картину, Надежда разглядела в цветущем кусте на заднем плане таящегося змея — одновременно прекрасное и ужасное создание с изумрудной чешуей и маленькими кривыми рожками на треугольной голове, с пронзительным, проникающим в душу взглядом рубиновых глаз…
— Как видите, эта картина имеет непосредственное отношение к нашей экспозиции, и я надеюсь, что она надолго останется в музее, — проговорил Луций Ферапонтович, выключая свою удивительную лампу.
— Как все-таки это ужасно, — вздохнула Надежда, — из-за картины погибло столько людей… Допустим, того, как вы сказали, мерзавца мне нисколько не жалко, но вот Вера и ее бывший муж… Тоже несимпатичные личности, но за это не убивают… И все-таки как же он сумел организовать все это?
— А он, видите ли, был таким мелким, незаметным, но сумел проникать всюду. Многое он сумел выяснить из медицинской карты вашей матушки, Соня, той, что хранится в четвертой психиатрической больнице. Там доктор наблюдал ее много лет и все пытался помочь ей, расспрашивал многих и составил четкую картину болезни. Ее вылечили от реактивного психоза, и после родов наступил относительно спокойный период. Мозг просто вытолкнул неприятные воспоминания, она забыла весь кошмар, в который втянул ее ваш отец.
— Не смейте его так называть! — вспыхнула Соня. — Он мне не отец!
— Согласен, ваше право так думать. Так вот, у таких больных может случиться кризис из-за неожиданного события. В данном случае, я думаю, это произошло от встречи. Возможно, ваша мать случайно встретила вашего… встретила Беневоленского. И воспоминания ожили. Возможно, если бы он подошел к ней, заговорил, попытался успокоить, все не обернулось бы трагедией. Но он предпочел не признаться.
— Сволочь! — Соня сжала кулаки.
— А как он вышел на Веру? — спросила Надежда, чтобы закрыть эту тему.
