Покормив овцу, старик протянул руку к полке возле очага и достал оттуда склянку с какой-то густой темной мазью. Когда он открыл склянку, хижина наполнилась странным запахом – запахом болотной тины, прелых листьев и еще чего-то, не поддающегося определению. Зачерпнув эту мазь деревянной ложкой, старик смазал исцарапанные руки Старыгина. Дмитрий с удивлением почувствовал, как ссадины буквально на глазах заживают.
– Кто вы? – спросил он на латыни, пристально разглядывая своего удивительного хозяина.
– Я не помню, – ответил тот неохотно. – Я так долго живу на этом свете, что забыл все лишнее. Да и так ли важно, кто я такой? Важно, что у меня есть крыша над головой, огонь в очаге да несколько овец, которые дают мне молоко.
Глаза Старыгина заслезились от дыма. Он сунул руку в карман за платком и нечаянно выронил оттуда серебряную монету, которой завладел во время стычки с планеристом.
Старый хозяин с неожиданной ловкостью нагнулся, подобрал с земляного пола монету и поднес ее к свету.
– Откуда это у тебя? – проговорил он после паузы, возвращая монету гостю.
– Я ее нашел, – ответил Старыгин. Ему отчего-то не хотелось рассказывать старику о том, что с ним случилось.
– Нашел? – переспросил тот, недоверчиво взглянув на собеседника. – Не знаю, не знаю… такие монеты не валяются на дороге. Давненько я их не видел! Значит, они снова появились…
– Они? – ухватился Старыгин за последнее слово. – Кто они такие? О ком вы говорите?
– Но ведь ты говоришь, путник, что нашел эту монету на дороге? – усмехнулся старик. – Впрочем, если не хочешь – не рассказывай, я никого не неволю…
Он на несколько минут замолчал, и Старыгин уже подумал, что больше не услышит ни слова, но старик снова заговорил:
– Я стоял в толпе, когда Жак и Гуго жарились в пламени костра, но я знал, что на этом дело не кончится.
– Жак и Гуго? – удивленно переспросил Старыгин. – Кто такие Жак и Гуго?
– Жак де Моле, двадцать второй Великий Магистр ордена, и Гуго де Пейро, Великий Визитатор.
– Ордена? Какого ордена?
– Рыцарей храма, разумеется… о каком еще ордене мы можем говорить?
– Вы говорите о тамплиерах? Как вы можете помнить их казнь? – Старыгин перестал что-либо понимать. Точнее, он понял, что попал в хижину безумца.
– Ты думаешь, путник, у меня плохая память? – старик посмотрел на него с горькой усмешкой. – Если бы это было так! Конечно, в день их казни я был уже очень стар, но с памятью у меня и тогда все было в порядке. К моему сожалению, у меня
– Только что вы говорили, что не помните даже собственного имени, – проговорил Старыгин.
– Верно, – кивнул старик. – Я не властен над своей памятью: что-то она сохраняет, что-то – нет. Моя голова переполнена отзвучавшими словами и угасшими картинами, как сундук старьевщика переполнен никчемным, полуистлевшим барахлом. Я помню каждое слово, которое выкрикнул Жак де Моле из пламени! Каждое проклятие, сорвавшееся с его губ! Да что там – я помню форму каждого облака, когда-нибудь проплывшего над этой хижиной. Одно из них – можешь себе представить? – было похоже на двугорбого верблюда, одного из тех, что были в моем караване в тот день, когда в мои руки попала Чаша…
– Чаша? – снова переспросил Старыгин.
– Ну да, вот эта самая чаша… – старик указал желтым квадратным ногтем на монету, лежавшую на ладони Дмитрия Алексеевича. Старинную серебряную монету, на аверсе которой была схематично изображена простая круглая чаша.
Старыгин невольно сжал руку в кулак.
– Тогда их еще не было… – голос старика стал тихим, как будто он доносился из далекого прошлого. – Они еще не знали…
– Вы говорите загадками, сеньор! – Старыгин пожал плечами. – Чаша, тамплиеры…
– Ты все путаешь! Сперва они не называли себя тамплиерами! – перебил его старик. – Это было уже позже, много позже, во времена крестовых походов! Сперва они называли себя воинами Чаши. Пока Чаша была в их руках, они были могущественны и богаты, они диктовали свои условия королям и кардиналам. Но потом Чаша ускользнула от них, ее унес тот человек, и тогда для них настал Судный день. Французский король сжег Жака и Гуго, и с ними еще пятьдесят двух человек… но рядовые рыцари остались, уцелели, спрятались в удаленных замках, переждали гонения в Португалии и Германии. Одна община долго скрывалась в Андалусии, неподалеку отсюда, в замке Пиномуго… вскоре о них забыли, и рыцари Храма снова принялись за поиски… они хотели вернуть Чашу, а вместе с ней – свое былое могущество.
Старыгин понимал, что старик бредит, но этот бред содержал в себе какую-то странную логику, и Дмитрий Алексеевич невольно увлекся и стал задавать рассказчику наводящие вопросы.
– Вы говорили, что Чашу унес какой-то человек? Как ему это удалось – ведь тамплиеры были могущественны, они берегли свое сокровище как зеницу ока?
– Тот человек… он был наемник, предводитель большого отряда на службе византийского базилевса. Он разбил одного из военачальников ордена и захватил богатую добычу, и среди прочего – Чашу… С тех пор удача покинула орден… и не только удача, но и Истина покинула воинов Чаши, точнее – это они сами отошли от Истины, навсегда забыли ее свет. Когда они начинали свое служение, они творили добро, защищали христианских паломников в Святой Земле, предоставляли им кров и помощь. А потом, утратив Чашу, они не думали ни о чем, кроме ее возвращения, кроме возврата своей былой власти, прежнего богатства и могущества… Ради этой цели они готовы были пойти на любое злодеяние!
Но Старыгин невнимательно слушал дальнейшее. Он почувствовал странное волнение.
Что, если в рассказе старика есть какой-то смысл? Что, если все это как-то связано с книгой, которую они с Марией нашли в подземелье? Ведь там тоже упоминалась Священная Чаша.
– Тот человек… наемник, захвативший Чашу, – кто он был? Из каких земель?
– Откуда-то с востока… – отозвался старик после продолжительного молчания. – Он был кочевник из далеких земель, из степей Дешт-и-Кыпчак…
– Дешт-и-Кыпчак! – повторил Старыгин, как эхо. – Половецкое поле! В той книге говорится, что половецкий хан Кончак обладал Священной Чашей…
– Ты назвал имя того человека, того кочевника! – подозрительно проговорил старик, вглядываясь в лицо гостя. – Откуда ты его знаешь, путник? Ты не один из них?
Глаза старика сверкнули мрачным блеском – таким, каким сверкает грозовое облако, переваливаясь лиловым брюхом через горный кряж. Старик вскочил с неожиданной для своего возраста прытью и схватил прислоненную к стене дубину.
– Вы давно охотитесь за мной! – прогремел его голос. – Ну что же, если ты смел – попробуй на себе силу моих старых рук!
Кофейная овца, до этого мгновения безмятежно дремавшая на полу у ног хозяина, испуганно встрепенулась, вскочила и отбежала в сторону, щуря свои выразительные эфиопские глаза.
– Вы ошибаетесь! – воскликнул Старыгин. – Я ничего о них не знаю и попал сюда совершенно случайно…
– Ты лжешь! – яростно воскликнул старик, поднимая над головой дубину. – Ты лжешь, храмовник! Я сразу заподозрил тебя, увидев в твоих руках монету… Значит, я не ошибся, и цыганка говорила правду – в замке Пиномуго снова появились люди, называющие себя тамплиерами! Ты пришел оттуда – зачем?! Впрочем, неважно, поскольку ты ничего не добьешься: ты умрешь, ибо в моих старых руках есть еще сила!
Стоило ли преодолеть столько преград и опасностей только для того, чтобы погибнуть от рук этого старого безумца?
Старыгин вскочил, отпрыгнул в сторону, чтобы увернуться от дубины, которой размахивал старик. При этом он уронил свой рюкзак, и из него вывалилась на пол арабская книга…
Старик увидел ее и замер с поднятой дубиной и перекошенным яростью лицом. Постепенно лицо его разгладилось, теперь вместо злобы и негодования оно выражало удивление и даже, пожалуй, радость. Он опустил дубину, преклонил колени и с благоговением взял книгу в руки.
