телосложения, с толстыми руками и ногами. На девице было платье-балахон маскировочного бурого цвета, а обувь походила не на туфли или ботинки, а на лыжи охотника-эвенка – широкие, кожаные. Черные волосы у девицы вились буйными африканскими кудрями из-под красной ленточки, нос занимал на лице больше всего места, губы были выпячены, как у негра, но темные коровьи глаза смотрели доверчиво и грустно.
Девицу звали Любочкой, и вот уже два месяца она занимала должность секретарши полковника Хохленко. Приехала она из далекой провинции, приходилась полковнику дальней родней и являлась круглой сиротой. Полковник принял в ней участие: пожалел и взял к себе секретарем. Любочка была глуповата и ужасно доверчива, а учитывая ее внешние данные и полное неумение вообще что-либо делать правильно, вряд ли нашелся бы человек, который взял бы на работу это чудо.
Все сочувствовали Хохленко (родная кровь ведь не водица), тем более что Любочка оказалась совершенно безобидной и охотно выполняла мелкие несложные поручения.
– Здравствуйте, товарищи! – сказала Любочка печальным басом.
Ей никто не ответил. Капитан Гудронов что-то писал в толстой амбарной книге, насупив брови, капитан Ананасов по-прежнему пялился в стену и шевелил губами.
– Я… вот, принесла… – Любочка стеснительно протопала к столу Гудронова и положила перед ним пачку снимков.
– А-а, это вы, Любовь Сергеевна. – Гудронов оторвался от своей писанины. – Простите, заработался совсем, не заметил…
Любочка пододвинула к нему фотографии, но Гудронов не обратил на них внимания и продолжил разговор:
– Да, вот так работаешь, надрываешься, жизнь и здоровье кладешь на алтарь непримиримой борьбы с российской преступностью, а что получаешь взамен?
– Премию, наверное… – неуверенно ответила Любочка.
– Ох, Любовь Сергеевна, да разве в деньгах дело! – пылко вскричал Гудронов. – Уж вы-то прекрасно знаете, что мы, работники милиции, трудимся за идею. И деньги нас совершенно не интересуют!
В этом месте капитан Ананасов не выдержал и выдал звук, который издает резиновый пищащий шарик, когда он сдувается. Гудронов споткнулся на полуслове, но Любочка, кажется, ничего не заметила: она слушала Гудронова очень внимательно, даже рот приоткрыла.
– Присаживайтесь! – сухо бросил Гудронов, так как устал задирать голову, глядя на рослую Любочку.
Она осторожно села на стул.
– За двоих ведь я работаю теперь, Любовь Сергеевна, – скорбно продолжал Гудронов, решив перейти ближе к делу, потому что время поджимало, а Хохленко велел им обоим поторопиться. – Ананасов-то, считайте, из игры выбыл!
– Он заболел? – Любочка с опаской покосилась на капитана Ананасова, который, чтобы не рассмеяться, строил стенке страшные рожи.
– Это как посмотреть, – вздохнул речистый Гудронов, – кое-кто, конечно, может считать это болезнью, однако бюллетень почему-то наша медсанчасть не дает!
Любочка в ответ поморгала глазами и спросила, что же такое случилось с капитаном Ананасовым?
– А вы не догадываетесь? – с чувством спросил Гудронов. – А надо бы повнимательнее к людям быть, Любовь Сергеевна, все-таки не в скобяной лавочке работаете, а в органах российской полиции! Страдает наш Ананасов от вашего невнимания и своей неразделенной любви!
В этом месте капитан Ананасов, чтобы удержаться от припадка хохота, скроил стене особенно страшную рожу.
– Ой! – Любочка хотела было пискнуть, но ее голосовые связки выдали рык потревоженной в берлоге медведицы.
– Да-да, Любовь Сергеевна! – гремел Гудронов. – И нечего ойкать и делать, понимаете ли, удивленные глаза! Не вы ли третьего дня в буфете сказали, что он – несерьезный человек и нарочно облили его абрикосовым компотом?
– Я не нарочно, – горестно пробасила Любочка, – и про несерьезного человека тоже… Я не хотела его обидеть…
– А человек страдает! – припечатал Гудронов. – И общее дело, между прочим, тоже! Потому что я не железный и надвое разорваться не могу!
Тут он немного помедлил, несколько удивленный нелогичностью собственной фразы. Ананасов уронил голову на стол и затрясся от беззвучного хохота.
Из грустных коровьих глаз Любочки полились самые настоящие слезы.
– Любочка! – тут же усовестился Гудронов. – Не надо так расстраиваться. Капитан Ананасов – не красна девица, он и не такие перегрузки выдерживал! Переживет он ваше невнимание!
Тут уж Ананасов заржал в голос.
– Вы все шутите, – грустно сказала Любочка, – меня Кузьма Остапович предупреждал…
– Кому шутки, а кому – серьезно! – не сдавался Гудронов. – Но вы, Любовь Сергеевна, не переживайте и, главное, – Кузьме Остапычу про это не говорите!
Тут он ловким движением выудил из ящика конфету «Красная Шапочка». Любочка просияла, как ребенок, и развернула конфету – с опаской, ожидая, что в руках у нее окажется пустой фантик. Однако бравые капитаны до такого свинства все же не дошли. Любочка засунула конфету в рот – целиком – и ушла, успокоенная.
– Уф! – Ананасов вытер выступившие от смеха слезы. – Даже голова прошла!
Гудронов рассматривал снимки с места происшествия, принесенные Любочкой, Ананасов заглянул через его плечо.
Увиденное не сделало его жизнь более радостной. Потерпевший выглядел именно так, как должен выглядеть водитель машины, на полном ходу врезавшейся в фонарный столб. Приборная доска залита кровью, в открытых глазах мертвеца был запечатлен ужас. Левая рука вцепилась в руль, правая бессильно свешивалась вниз.
Ананасову показалось, что в этой руке что-то зажато.
– Вроде бы мобильник… – понял его мысль Гудронов. – Едем, на месте разберемся.
Возле разбитой машины уже толкалась куча народу: всем хотелось поглядеть на змею. Капитаны приблизились к месту происшествия с опаской.
Фотограф Семечкин суетился, пытаясь поймать змею в кадр.
– Света мало! – громко сокрушался он. – Не выйдет ничего!
– А ты дверцу приоткрой! – посоветовал какой-то смутно знакомый парень в черной кожаной куртке.
– Сам открывай! – огрызнулся Семечкин. – Змея-то наверняка ядовитая!
– В питомник-то звонили? – спросил Ананасов, разглядывая разбитую «Мазду». – Пускай специалист змеюку заберет, вдруг она и правда ядовитая… Чего нас тогда раньше времени с места сорвали?
– Спроси у начальства! – развел руками Семечкин и подмигнул: – Хочешь принять? Буквально пять граммов. Для энтузиазма. У меня есть… – И он похлопал себя по карману, и что-то соблазнительно в его кармане булькнуло.
– Издеваешься, да?! – прорычал Ананасов. – Знаешь ведь, что мы с Гудроновым завязали!
– Ну извини, пошутил! – Фотограф на всякий случай отступил за широкую спину парня в кожанке.
– За такие шуточки, знаешь, что делают? Нет, каждому непременно надо приколоться! Видите, что людям и так тяжело… – Ананасов скрипнул зубами и заглянул в салон разбитой машины.
На заднем сиденье кольцами свернулась змея. Была она серая, с узорчатой спиной. Почувствовав взгляд человека, змея подняла плоскую голову и поглядела на Ананасова маленькими холодными глазками. От этого взгляда капитана прошиб пот.
– Вот ведь гадина какая! – пробурчал он и отошел в сторонку, от греха подальше.
Вернулся Гудронов, получавший под расписку вещи потерпевшего. По документам погибший мужчина значился Косаревым Андреем Ивановичем, пятидесяти двух лет, проживающим на улице Сверхсрочника Первача, дом восемь, квартира пять.
