– Нет.
Двенадцать Григорянов, от старшего – Барсега Григоряна до младшего – Агаси Григоряна, были родственниками, членами одной семьи. Вместе шли на фронт. Вместе они воевали, вместе защищали страну и родной Кавказ.
Один из боёв для отделения Григорянов был особенно тяжёлым. Держали солдаты важный рубеж. И вдруг атака фашистских танков. Люди сошлись с металлом. Танки – с одной, Григоряны – с другой. Лезли, лезли, разрывали воем округу танки. Без счёта огонь бросали. Устояли в бою Григоряны. Удержали рубеж до прихода наших.
Тяжёлой ценой достаётся победа. Не бывает войны без смерти. Не бывает без смерти боя. Шесть Григорянов в том страшном бою с фашистами выбыли из отделения.
Было двенадцать, стало шесть. Продолжали сражаться отважные воины. Гнали фашистов с Кавказа, с Кубани. Затем освобождали поля Украины. Солдатскую честь и фамильную честь донесли до твердынь Берлина.
Не бывает войны без смерти. Не бывает без смерти боя. Трое погибли ещё в боях. Жизнь двоим сократили пули. Лишь самый младший, Агаси Григорян, один невредимым вернулся с полей сражений.
В память об отважной семье, о воинах-героях в их родном городе на Кавказе были посажены двенадцать тополей.
Разрослись ныне тополя. Из метровых саженцев гигантами стали. Стоят они в ряд, один к одному, словно бойцы в строю – целое отделение. Память вечная Григорянам!
«Ахтунг! Ахтунг!»
Лётчик-истребитель капитан Александр Покрышкин находился в воздухе. Внизу, изгибаясь, бежит Адагум. Это приток Кубани. Новороссийск виден вдали налево. Справа осталась станция Крымская.
Впился лётчик глазами в стекло кабины. Зорко следит за землёй, за небом. Голову влево, голову вправо. Голову кверху, голову вниз. Поправил очки, шлемофон, наушники. Вновь повёл головой по кругу. Снова – то вверх, то вниз.
В наушниках послышалось:
– Ахтунг! Ахтунг!
Речь немецкая.
– Ахтунг! Ахтунг!
Голос тревожный («Ахтунг» – означает «внимание».)
«Что такое? – подумал Покрышкин. – Что же случилось там у фашистов?»
Снова повёл головой налево, снова повёл направо: «Что же такое тревожное там у фашистов?»
И вдруг:
– Ахтунг! Ахтунг! Покрышкин в воздухе!
Вот так «ахтунг!». Слышит Покрышкин: «Покрышкин в воздухе!»
Услышали «ахтунг!» на других наших самолётах. Услышали фашистский «ахтунг!» и внизу на нашем командном пункте.
Ясно нашим, почему раздаётся фашистский «ахтунг!». Ясно и фашистским лётчикам, почему их предупреждают. Двадцать самолётов врага сбил над Кубанью лётчик Покрышкин. (А до этого – над Днестром, над Днепром, над Донбассом, над Доном – и ещё двадцать.) Лишь в одном бою над станцией Крымской уничтожил Покрышкин четыре неприятельских «мессершмитта». Четыре в одном бою!
– Ахтунг! Ахтунг! Покрышкин в воздухе!
Бежит, нарастает победный счёт у Покрышкина – 41 самолёт, 42, 43, 44, 45… 51, 52, 53, 54, 55…
– Ахтунг! Ахтунг! Покрышкин в воздухе!
От первого до последнего дня войны сражался отважно с фашистами лётчик.
59 самолётов врага сбил в воздушных боях лётчик-истребитель Александр Иванович Покрышкин.
Стал он Героем Советского Союза.
Стал дважды Героем Советского Союза.
Стал трижды Героем Советского Союза.
Слава тебе, Александр Покрышкин, первый трижды Герой в стране.
Кобрик и Киттихаук
Некоторые наши авиационные соединения, сражавшиеся на Северном Кавказе и Кубани, имели самолёты английского производства. Англичане были нашими союзниками. Поставляли нам отдельные виды своего вооружения. В том числе и самолёты-истребители. Были они двух марок: «аэрокобра», или просто «кобра», и «киттихаук».
Пристала как-то к лётчикам, летавшим на «кобрах» и «киттихауках», собачонка. Приютили её авиаторы. Стали думать об имени.
– Барбос.
– Жучка.
– Бобик, – идут предложения.
– Не то, не то.
Кто-то вдруг произнёс:
– Кобрик!
Посмотрели лётчики на самолёты «аэрокобра»:
– Кобрик?
Понравилось лётчикам имя Кобрик.
Прошло несколько дней. Как-то вернулись лётчики из боевого полёта, видят, поджидает их ещё одна собачонка. Морда весёлая. Хвост колечком.
– Много вас тут. Есть у нас уже Кобрик, – говорят ей лётчики.
Однако не уходит собачонка. Уселась, смотрит на лётчиков. Глаза озорные. Морда весёлая. Хвост колечком.
Приютили и эту лётчики. Стали думать, как же её назвать. Кто-то сказал:
– Киттихаук.
Понравилось лётчикам – Киттихаук. Звучит необычно, звонко.
Поселились Кобрик и Киттихаук на военном аэродроме. Стали общими любимцами лётчиков.
Провожают дворняжки в полёт героев. Встречают друзей с победой. Возвращаются лётчики:
– Здравствуй, Кобрик!
– Привет, Киттихаук!
То-то радость на лётном поле.
Нелёгкая жизнь у воздушных воинов. Тяжёлые бои с фашистами шли на Северном Кавказе. Особенно упорные на Кубани. По нескольку боевых вылетов в день совершали военные лётчики. Устают от полётов лётчики. Сядут на землю. Валятся тут же на аэродроме прямо у самолётов с ног. Садятся рядом Кобрик и Киттихаук. Оберегают солдатский сон.
Наступали наши войска. Гнали с Кубанской земли фашистов. Перемещались на запад, на новые аэродромы и авиационные соединения.
Взяли лётчики Кобрика и Киттихаука к себе в боевые кабины. Поднялись в небо. Когда же совершили посадку на новом месте, случилось вдруг неожиданное.
Выскочил Кобрик из самолёта. Глаза злющие, злющие. Зубы оскалил. Пытались лётчики его приласкать. Рявкнул Кобрик и стрелой от людей помчался.
– Кобрик! Кобрик! – кричат лётчики.
– Ко-о-брик!
Не вернулся Кобрик назад. Не перенёс он, видимо, перелёта. Не родился, видимо, для полётов. Умчался Кобрик. А Киттихаук при всех остался. Был он по-прежнему общим любимцем.
Провожал он в полёты лётчиков. Встречал из полётов лётчиков.
Сидит Киттихаук. Смотрит в бездонное небо. Морда весёлая. Хвост колечком.
Гадание на Ромашкине
Есть такая игра-гадание: «любит, не любит», «будет, не будет», – гадание на ромашке.
Появился как-то в одной из наших частей боец-автоматчик Михаил Ромашкин.
