Прохожий пошел своим путем-дорогой, а наши путники двинулись к палатам Епифана Степановича.
Ближний боярин князя Олега рязанского, Епифан Степанович Кореев, смачно обедал — любил старик побаловать себя сладким куском! — когда слуга доложил:
—
Спрашивают тут твою милость.
—
Кто такие? — с неудовольствием спросил хозяин.
—
Не ведаю… Один будто из господ, только поистрепавшись, а двое холопов. Хотели тебя немедля видеть, да я не смел пустить.
—
И ладно. Не вставать для всякого из-за обеда. Скажи, коли надобность ко мне, пусть подождет.
С этими словами он отпустил слугу.
И еще добрый час жена Епифана Степановича выбирала ему на «тарель» — большая редкость в то время даже у богачей — лучшие куски. Наконец он приказал подать себе квасу и лениво добавил:
—
Позови этого… ну, приезжего…
И тут же сказал жене:
—
Ты уйди, мать.
Она вышла.
Старый Кореев был мужчина лет под шестьдесят, тучный, крепкий, краснощекий, с чуть заметною проседью в темно- русых волосах. У него были маленькие, заплывшие жиром глаза, часто вспыхивавшие хитрым огоньком, широкое, несколько скуластое лицо, обрамленное темною бородой, и целая шапка волос, набегавших на виски
редких на темени.
В ожидании пришельца он имел вид спесивый и недовольный.
Андрей Алексеевич, поджидая, когда его примет дядя, рисовал в своем воображении сцену свидания и расспрашивал Большерука про Епифана Степановича.
Тот отвечал очень коротко:
—
Нравен малость… А ничего… Известно, боярин…
Юный Кореев нарочно не сказал докладывавшему холопу, кто он, желая поразить Епифана Степановича радостною неожиданностью.
Он готовился кинуться к дяде в объятия, расцеловать его.
Ведь родной брат отца!
Сердце юноши жаждало теплой привязанности.
Когда холоп наконец позвал его в покои, следом за Андреем Алексеевичем увязался Матвеич на том основании, что дяденька может не признать племянника.
Молодой человек вошел в светлицу с улыбкой, но она разом скрылась при виде недовольного и холодного лица дяди.
Он остановился посреди комнаты. Большерук выглядывал из двери.
—
Что надоть? — промолвил хрипло Епифан Степанович.
Андрей Алексеевич почувствовал, что робеет.
—
Я, видишь ли, к тебе… Потому самому, что я тебе племянник… — пробормотал он.
Старый Кореев широко открыл глаза и подался вперед.
—
Племянник твой…
Епифан Степанович, видимо, изумился, потом окинул внимательным взглядом убогую одежду юноши и, приняв равнодушный вид,
проговорил:
—
А у меня и племянника-то никакого нет.
—
Как нет! — раздался голос Матвеича, и сам верный слуга влез в комнату. — Вот те раз, нет! Меня, чай, признаешь? Матвеич я, ключник братца твоей милости Алексея Степаныча… А это его сынок Андрей Лексеич. Как же не племянник?
Старый Кореев поглаживал бороду и соображал.
—
Может, и в сам деле братнин сын. Старик-от будто знаком… А только парень, по всему видать, голяк. Кормиться ко мне, чай, приехал… Знаю я роденьку. Брат Лексей у меня точно был… Да помер… А ты, парень, уж как-то больно чудно, — словно с неба свалился… Народ же ноне разный бывает… Опять же и вид у тебя… — сказал дядюшка, барабаня пальцами по столу и презрительно косясь на племянника.
Юноша стоял обескураженный. Но Матвеич разом смекнул, в чем дело.
—
Вид, оно верно… Да где ж в дороге купишь? А денег есть… Нако-сь, — промолвил он, вынув кошель, и, раскрыв, показал его старому Корееву.
Потом добавил обиженным тоном:
—
Не объедать тебя племяш приехал.
Тут впервые Андрей Алексеевич познал магическую силу золота.
Лицо Епифана Степановича разом прояснилось, глаза забегали.
—
Да разве я потому, что объедать? — заговорил он, словно оправдываясь. — Нешто я для родного когда пожалею? Ни в жисть. А токмо нельзя же и так. Пришел человек незнаемый и говорит: я твой племяш. Стало быть, и верить? Я человек старый, видал виды. Опаска завсегда нужна… Теперь я вот смекаю, что и в лице у него с покойным Алешей есть сходственность… Вот уж который год, как в землю убрался. Идет время…
Он принял грустный вид.
Затем внезапно добавил:
—
Ты скидай кожухчик свой, племянничек… Да поцелуемся…
Он встал и распростер объятия.
Несколько времени спустя
Андрей
Алексеевич сидел уже за столом, уставленным яствами, и рассказывал дяде о своих приключениях.
Дядя вздыхал, качал головой и, подливая племяннику наливки, говорил:
—
Мы тебя здесь устроим.
Потом выплыла к столу и тетушка Анна Петровна — жена хозяина дома.
Беседа пошла родственная, задушевная.
Матвеич и Андрон в то же время угощались в поварне.
—
Я тебя к князю введу, мне это ничего не стоит, — сказал в разговоре дядя, — а только тебе надо приодеться. Да вот как раз (он хлопнул себя по лбу), хорошо на память пришло, у меня есть чуга [13] новешенька… Малость только тебе перешить. Хочешь, продам? Возьму что мне стоила. Не наживать же с тебя стану.
Андрей Алексеевич охотно согласился.
На этой чуге дядюшка нажил с племянника ровно в полтора раза ее стоимости.
Через несколько дней юный Кореев был представлен князю Олегу.
Он стал бывать в княжих палатах ежедневно, но князь мало обращал на него внимания, пока не произошел один случай.
Это случилось уже глубокой зимой, когда сковались реки и снег залег на полях и в лесах толстым слоем, а морозы стояли такие, что дух захватывало.
К стуже русскому человеку не стать привыкать. Он даже любит крепкий морозец и подшучивает над ним.
Старый князь Олег, — несмотря на преклонный возраст, богатырь телом, — не был исключением из числа соотечественников.
Мороз не заставил его отказаться от любимого развлечения: медвежьей травли.
