кого хочу, того и полюблю. Сама себе мужа выберу по сердцу.
И ее глаза так и обожгли Марка Даниловича.
—
Да, тяжела на Руси девичья доля! — задумчиво проговорил он.
—
Тяжелей и сыскать трудно.
Легкие шаги послышались в смежном с светлицей покоем. Дверь распахнулась, и на пороге появилась молодая девушка, в простом белом сарафане и в юбке из синей «дабы» [29]. Маленькая и худощавая, с тонким профилем, с глубокими темными глазами, она была красива той возвышенной, одухотворенной красотой, которая дается в удел немногим. Не многие же могут ее и оценить — есть люди, способные чуть не молиться на картину кисти гениального художника, и есть такие, для которых эта же картина — недостойная внимания вещь, холст, испачканный красками. Только чуткая душа могла понять ее. Тайна такой красоты скрыта не в чертах лица — они могут быть самыми заурядными — но в том внутреннем свете, который сквозит сквозь них.
Увидя Марка Даниловича, девушка остановилась в нерешимости. Боярин взглянул на нее и встретился с ее взглядом. Это длилось одно мгновение, но какое-то странное чувство шевельнулось в душе Марка. На него повеяло полузабытыми образами, которые он когда-то создавал в своих мечтах. Он видел уже раньше эти глаза, глубокие, грустные, видел и это бледное личико, окруженное волною золотистых волос…
—
Танька! Ты зачем? — резко спросила Василиса Фоминична.
—
Я спросить хотела…
—
После! Иди в свою горницу: не гоже девке к чужим людям на глаза лезть. Ну- ну! — прикрикнула Василиса Фоминична, сдвинув брови.
Боярышня быстро повернулась и вышла.
—
Кто это? Сестра? — спросил Марк.
—
Падчерица.
—
Зачем ты ее прогнала? Сама же говорила про девичью жизнь.
—
Пусть терпит. И я терпела, и другие терпят, она что особенная? — раздраженно говорила боярыня.
«Э! Да ты с перцем!» — подумал боярин, глядя на свою собеседницу. — Ишь, глаза-то будто съесть хотят!»
Вообще Василиса Фоминична теперь показалась ему зна
чительно менее красивой. Что-то грубое, жесткое различил он в чертах ее лица.
—
Вот жернов-то мне навязался на шею эта Танька! — продолжала между тем молодая вдова. — Хотела замуж выдать, чтобы избавиться от нее — не берут.
—
Не берут? Да что ты! — не мог удержаться от удивленного возгласа боярин.
—
Честное слово! Ледащая, говорят, девка. Да она и в самом деле какая-то дохленькая.
Марк Данилович только пожал плечами.
Василиса Фоминична скоро опять заговорила по-прежнему, забыв свое раздражение, снова ласкала глазами красивого гостя, но боярин рассеянно слушал ее, и ее взгляды уже не производили прежнего действия.
Уже солнце начало заметно опускаться, когда Марк Данилович поднялся из-за стола и, несмотря на уговоры гостеприимной хозяйки, решил ехать.
—
Не забудь вдову одинокую, заглядывай! — проговорила на прощание Василиса Фоминична. — Али, может, тебе скучно со мной?
—
Какое же скучно! Давно ни с кем беседовать так не доводилось, — совершенно искренне ответил Марк.
Боярыня довольно улыбнулась.
Вместе с боярином был послан холоп, который должен был указать ему путь к Кречет-Буйтуровской вотчине.
Проходя через двор, Марк Данилович посмотрел на окна терема. Он думал, не увидит ли в них головки Тани. Но окна были пусты.
«Вот не схожи-то мачеха с падчерицей! Что земля и небо!» — подумал он, подразумевая под землей Василису Фоминичну, под небом — ее падчерицу.
VIII
. «ДОБРЫЙ» ДЯДЮШКА И ПЛЕМЯННИК
Степан Степанович только что очнулся от послеобеденного сна. Голова его была тяжела, в горле пересохло.
«Тьфу, пропасть! Как это завсегда поспишь после обеда,
—
Квасу!
Какой-то холоп заглянул в дверь и скрылся. Через минуту он уже вносил в боярскую опочивальню объемистый кувшин и кружку.
Боярин налил и с наслаждением выпил кружку студеного квасу, потом потянулся и зевнул, крестя рот.
—
А тебя, боярин, дожидает тут один, — сказал холоп.
—
Кто такой?
—
Не ведаем. Хотел немедля тебя повидать, да мы будить тебя не посмели.
—
И хорошо сделали. С Москвы он, что ли, прибыл?
—
Н-нет, кажись, не с Москвы.
—
Прежде никогда не бывал у меня?
—
Впервой его увидели. И чудной какой-то — по облику будто и из бояр, а одеждой на холопа смахивает.
—
Кто ж бы это мог быть? — раздумчиво пробормотал Степан Степанович. — Пойти поглазеть, — добавил он, поднимаясь с постели. — Квас-то снеси в светелку, — приказал он холопу.
Марк Данилович уже с добрый час ожидал пробуждения своего дяди. Он нарочно не сказал холопам, кто он такой, желая поразить Кречет-Буйтурова радостной неожиданностью. Ожидая, он готовился, как только дядя появится, кинуться к нему на шею. Однако, когда Степан Степанович наконец появился — заспанный, с всклокоченными волосами, хмурый и недовольный, — у Марка отпала охота к такому приветствию, и он только низко поклонился. Кречет-Буйтуров кивнул ему головой, тяжело опустился на лавку, зевнул, окинул взглядом своего гостя и хрипло промолвил:
—
Что надо?
Марк Данилович почувствовал, что как будто робеет.
—
Я, видишь ли, к тебе… потому самому, что я — твой племянник… — пробормотал он.
—
Как ты сказал? — спросил, весь подавшись вперед,
Дядя.
—
Племянник твой…
Степан Степанович открыл рот от изумления; потом, окинув еще раз с ног до головы Марка, принял равнодушный вид и холодно промолвил:
—
Да есть же, есть! — горячо вскричал молодой человек. — Был у тебя али нет брат Данило?
—
Ну, был.
—
Так я же — его сын!
