Сумерки в спальном районе

стала приставать ко мне, представляешь? Целоваться полезла, ну и прочее. Режиссер, говорит, это как врач, доверься ему полностью. Я совершенно не знал, как себя вести. Все-таки худрук, я от нее в полной зависимости. Тем более она мне сразу главную роль предложила, то, о чем я мечтал…

В общем, я сижу в полной растерянности, судорожно думаю, что делать, как ее успокоить, чтобы не обидеть, чтобы дать понять, что для меня она не женщина, а режиссер, и тут чувствую дикую боль. Я за ухо схватился, там кровь ручьем льется. И я смотрю, она что-то жует такими, знаешь, окровавленными зубами! Я даже не сразу сообразил, что произошло. Короче, откусила она мне мочку. И проглотила. Я в полном шоке. А она, знаешь, как ни в чем не бывало… Сказала, что искусство требует жертв. Продезинфицировала мне ухо… Ну и все. Больше мы ни разу к этому не возвращались. Как будто ничего не было. Мне долго пришлось это в себе перебарывать, чтобы нормально репетировать. Я ведь поначалу смотреть в ее сторону не мог…

Но я справился, преодолел себя. Работа есть работа… Терять такой театр из-за этой истории было бы глупо. Но, конечно, это все во мне осталось. Я потому и на панихиду не очень хотел идти. Но теперь я ее прощаю. У каждого большого таланта свои причуды. Вот, собственно, и все. Теперь твоя душенька спокойна?

Он замолчал, глубоко затянулся, выпустил дым.

— Я звонила в театр, — бесстрастно сказала Даша. — Ты там никогда не работал. Тебя не взяли. Зачем ты мне врешь? Что все это значит? Я не понимаю…

Она осеклась, увидев, какую реакцию вызвали ее слова.

Кирилл необыкновенно побледнел, глаза его уставились куда-то в пространство, словно остекленели.

— Ты что, Кирилл? — испугалась она.

Он не отвечал, по-прежнему смотрел в одну точку. Лицо его потеряло всякое выражение, стало совсем пустое.

— Кирилл! — позвала она. И еще громче: — Кирилл!!!

— Ничего, все нормально, — наконец глухо ответил он, с видимым трудом перевел на нее взгляд. — Ну что ж, раз ты так уж хочешь все знать, я тебе расскажу. Я считаю, ты имеешь право на это. Мы ведь партнеры, не так ли?

Даша молча кивнула.

Он начал говорить, сначала медленно, явно преодолевал что-то в себе, потом все оживленней. К концу монолога глаза его уже ярко горели, лицо обрело обычный цвет, на скулах то и дело выпячивались желваки.

— Я выбрал себе очень трудный путь. Очень. Вернее, не так. Это не я его выбрал, это я был выбран. Я очень рано понял, что я — иной, чем все остальные, что я родился артистом. И я всегда знал, что предстоит пройти долгий путь, чтобы я выполнил то, ради чего появился на свете.

Ты сама знаешь, сколько вокруг бездарностей, завистников и прочей швали. В мире, в котором мы живем, все как в песне: А у меня все схвачено, за все давно заплачено!.. Настоящему таланту пробиться без всяких связей и взяток просто невозможно. Что делать, если у тебя нет влиятельных родственников или кучи денег? А у меня не было ни того, ни другого. Я в детдоме вырос. Мой единственный родственник — дядя Митя, мамин брат. Если б не он, то и жить было бы не на что, спасибо, он все время что-то подкидывает, халтурки там всякие…

Но помочь он мне не мог, он обыкновенный продавец в заурядном магазине «Свет и уют». То есть не совсем обыкновенный… Ну, ладно, не о нем сейчас речь.

В общем, я все-таки поступил в училище. Без всякой помощи. Только учился гораздо дольше, чем остальные. Потому что много болел. И в последний год тоже. Когда все показывались в театры, я не мог: был в больнице. А потом оказалось уже поздно, показы закончились, всех уже повсюду набрали, больше не нужно. И я уже совсем отчаялся, не знал, что делать. Не уезжать же из Москвы куда-то на периферию!.. С моим-то талантом. Да я бы там просто спился! Масса таких случаев. Великие актеры спивались в провинции!

Ну, и тут вдруг подворачивается случай. Мы со Светой идем к этой портнихе, к Курочкиной, ее старуха Шаховская нам рекомендовала. Она ее хорошо знала. Короче, идем мы к Курочкиной, и буквально навстречу от нее выходит Рогова, представляешь? Я просто обалдел! Театр «Авангард» — это же один из самых лучших театров!.. Я про этот театр все знал, абсолютно все.

Там Лешка Михайлов работает из нашего училища, так он мне массу чего рассказывал, мы с ним иногда встречаемся. Ты его не видела, на панихиде ведь его не было, он уже два месяца как на съемках в Азии. В общем, я знал, что моего плана артистов там нет. То есть, может, и есть чисто фактурно, как мы говорим. Но моего масштаба — точно нет. Но попасть туда даже не пытался. Пустое дело, официально ведь все показы давно закончились.

И вдруг оказывается, что Курочкина Эльвиру Рогову много лет обшивает. Даже после того, как Курочкина сюда переехала, Рогова продолжала к ней ездить, представляешь? Ну, и… Курочкина ко мне прониклась и договорилась с ней о показе. Так что я Эльвире Константиновне показывался… Монолог читал… Из Сэлинджера… Да… А знаешь, что Белинский писал о театре?

Кирилл откинул голову, закрыл глаза и, чуть раскачиваясь, словно произнося молитву, стал декламировать тихим, проникновенным голосом:

— Театр!.. Любите ли вы театр, как я люблю его, то есть всеми силами души вашей, со всем энтузиазмом, со всем исступлением, к которому только способна пылкая молодость, жадная и страстная до впечатлений изящного? Или, лучше сказать, можете ли вы не любить театр больше всего на свете, кроме блага и истины? Не есть ли он властелин ваших чувств, готовый во всякое время и при любых обстоятельствах волновать их, как вздымает ураган песчаные метели в безбрежных степях Аравии? Что же такое, спрашиваю вас, этот театр? О, это истинный храм искусства, при входе в который вы мгновенно отделяетесь от земли, освобождаетесь от житейских отношений. Вы здесь живете не своей жизнью, страдаете не своими скорбями, радуетесь не своим блаженством, трепещете не за свою опасность; здесь ваше холодное «я» исчезает в пламенном эфире любви. Но возможно ли описать все очарование театра, всю его магическую силу над душой человеческой?.. О, ступайте в театр, живите и умрите в нем, если можете!..

Он закончил, выдержал паузу, потом открыл глаза, посмотрел на Дашу, проверил, какое впечатление произвела на нее его декламация.

Она сидела ни жива ни мертва, впитывала каждое слово. Спросила пересохшими губами:

— И что было дальше?

— Дальше? — Он усмехнулся. — Оказалась, что Рогова точно такая же, как и все. Такая же дрянь! Ты права, она не взяла меня. Не захотела…

Его лицо покраснело, желваки заходили еще сильнее.

— Эта старая сука мне отказала. Из ревности, больше не из-за чего. Испугалась, что намного более молодой и талантливый вдруг так засверкает, что ее может затмить. Она же привыкла во всем быть на первых ролях. Ей надо, чтобы вокруг прихлебатели да бездари крутились. Типа этих… Фадеев, Погодин, ну, ты их видела… А мне она посмела отказать! Еще выговор с делала… Что-то там насчет профессионализма. Это мне-то!!! Гадина сраная!

Он замолчал, нервно курил, вспоминал детали своего злосчастного показа.

— Так, значит, она к тебе не приставала? — спросила Даша. — Ну… с ухом?

Она дотронулась до своей мочки.

Кирилл растерянно взглянул на нее. Пожал плечами:

— Нет. Это я все придумал. Столько о ней думал, мучился, что все эти детали сами по себе как-то стали появляться. Как она мочку откусила, ну, и все остальное… Так четко все представлял, что, наверное, в конце концов и сам во все поверил. Ну, в то, что я тебе рассказал…

Он улыбнулся такой жалкой, извиняющейся улыбкой, что у нее защемило сердце.