— Пошли дальше! Расселись, как… эти…
Мы снова побрели по лесу неподалёку друг от друга. Борька уже не прятался. Он набрал почти полную корзину грибов и, находя белый, выбрасывал подосиновики и моховики.
Мишка по-прежнему среза?л какие-то сучки и отдирал твёрдую плесень с берёзовых пней, а Зойка кланялась грибам и улыбалась.
У меня от брусники заболел язык, и хотелось пить. Тогда я нашёл огромный рыжик. В его огненной шляпке-воронке накопилось много росы, а может, вчерашних дождинок. Я сре?зал рыжик под самый корень и выпил всю эту холодную мягкую воду, как из золотого ковшика. И ещё два нашёл и выпил.
Грибов было много, но самый красивый всё-таки не попадался. А он мне нужен был больше всего на свете! Больше Зойкиного полбатона и рыжиковой воды! Только бы его найти!
Я бы им всем доказал, кто лучше ищет грибы… я бы им показал, как девчонку вместо меня брать в лес. Всё-таки я злился на себя, что не выдержал и пошёл за ребятами. Тут ко мне подскочил Борька:
— Помоги нести корзину за десять белых…
Я молчал.
— Ну, за пятнадцать…
Тогда я заорал:
— Не подкупишь! Не такой я человек!
Борька, чуть не выпустив из рук корзины, шарахнулся в сторону.
Я снова начал колдовать: «Плохой лес… никогда сюда не приду… Ух, какой плохой лес…»
— Ну, как дела? — Ко мне подошёл Мишка и заглянул в коробку. — Ничего. Но победит, конечно, Борька. А жаль… Пошли обратно. Поздно уже.
Широкая корзина Мишки была полным-полна всякой коры и сучков, а за плечами у него висел маленький пенёк с колючими отполированными корешками.
— Пошли, — сказал я, и мы двинулись в обратную сторону.
Зойка шла за нами следом, а Борька пыхтел над корзиной и нудил:
— Отдавайте мне премию. Домой же идём…
— Вот выйдем из леса, тогда и получишь, — сказал Мишка.
Меня подташнивало от голода. Я думал: «Скорей бы деревня, там щи стоят в печке… и хлеб тёплый… и съем-м! А потом молоко из погреба… и киселя с бубликом… и ещё щей налью…»
Мы шли долго-долго, но всё почему-то не выходили к широкой просеке. Тогда мы свернули круто вправо, прошли километра четыре, но тоже не вышли к ней и поняли, что заблудились.
Зойка всхлипнула, Мишка стал определять, где север и юг, а Борька сказал:
— Вот и хорошо. Отдохну и всю корзину донесу.
Он отошёл в сторону, за кусты. Я наблюдал за ним. Он отошёл как будто по одному делу, а сам вынул из-за пазухи кусище хлеба и луковицу и стал быстро глотать их большими кусками. Потом он вышел из-за кустов как ни в чём не бывало. Мне даже противно было смотреть на него, не то что спорить и ругать его. И вдруг меня осенило:
— Спички! — закричал я. — Спички есть?
Мишка порылся в карманах.
— На… я печку утром растопляла… — еле слышно сказала Зойка.
Я вырвал коробок у неё из рук:
— Грибы будем жарить. Дров давайте. Встали как… эти…
Костёр мы разложили под большой елью почти на краю оврага. Было темно в лесу, но не страшно.
— За меня не беспокоятся, — сказала Зойка, — мы уже третий раз до утра блуждаем.
Я нанизал на обструганную веточку шляпки боровиков, но держал их не над огнём, а над угольками уже сгоревшего хвороста.
Мишка и Зойка тоже жарили шляпки. Борька рассматривал Мишкины находки.
— Зачем тебе это барахло вместо грибов?
— Пригодится, — сказал Мишка. — Вон из той ветки боярки я сделаю фигурку «злюка».
Борька ехидно покосился в мою сторону.
— А из пенька со щупальцами выйдет скульптура «жадина». Понял? Из коры с веткой «альпинист» получится. Вот зачем.
Борька надулся. Зойка, стиснув руками коленки, смотрела на угольки. Мои грибы сморщились, стали совсем маленькими и немного подгорели. Я стаскивал их прямо с ветки зубами и ел, и это было очень вкусно.
И только я хотел ещё зажарить грибов, как пошёл дождь. Костёр зашипел, запарил и стал гаснуть. Мишка, Зойка и Борька перебрались под большую ель и прижались друг к дружке, а я сел за стволом с другой стороны.
— Давайте спать, чтобы не бояться, — сказала Зойка.
Она разгребла руками грибы в лукошке, достала с донышка полбатона и пододвинула лукошко поближе ко мне.
«Не дождёшься… ни за что не съем… не такой я человек…» — думал я, покраснев и сглотнув слюнки. Я ёрзал на своём месте и чуть не плакал, оттого что я такой злюка, а Зойка такая добрая со своим полбатоном, и мне надоело злиться на неё из-за «чижика», не всё же мне выигрывать…
Дождь всё лил и лил, но капли сквозь ветви не падали.
Я боролся с полбатоном изо всех сил, а потом дотянулся до него и стал есть. Я бы его съел незаметно для себя, если бы не посмотрел в этот момент на Зойку и не подумал, что еды ведь у нас больше нет, а Зойка проснётся голодная… Когда это мы ещё доберёмся до дому!
Но всё-таки я отъел от него половину, остальное осторожно положил обратно в Зойкино лукошко.
Потом я подобрал с земли мокрые крошки хлеба, и мне захотелось спать. Сначала я присел рядом с Борькой. Так было теплее. Он и во сне не выпускал из рук самый красивый гриб. Глаза у Борьки были слегка раскрыты, будто он сторожил свою корзину. Мне стало противно, и я сел рядом с Зойкой.
Она никак не могла удобно устроиться и всё перекладывала голову с одной коленки на другую. Потом Зойка сложила на груди руки крест-накрест и прижалась ко мне. Я улыбнулся и подумал: «Хм… вот дурёха…»
Её кудряшки щекотали моё ухо, но я даже дышать старался осторожно, чтобы не разбудить Зойку. Мне почему-то было её жалко. И ещё было жалко, что идёт дождь и нельзя подсмотреть, как грибы пробивают размокшую корочку земли…
Когда я проснулся, уже начинало светать. Я побежал на пригорок и залез на высоченную сосну, чтобы заметить, откуда покажется солнце. Я вспомнил, что оно выходило по утрам из-за колхозной бани. И, как только слева от меня показался его красный гребешок, я слез с сосны и растолкал Мишку, Зойку и Борьку.
— Пошли, я выведу. Разоспались…
Мы, позёвывая и зябко поёживаясь, побрели к солнцу и немного погодя вышли к просеке.
Её, как сцену, уже заливали сотни солнечных прожекторов. А в прожекторах порхали белые бабочки.
— Воображают, как девчонки, — заметил я вслух.
Зойка тут же сказала:
— Смотри! Вон жук летит!
Здоровенный жук летел мимо нас по прямой и вдруг — бац! — с разгона стукнулся лбом о дерево.
— Как мальчишка! — засмеялась Зойка.
Я раздул ноздри и приготовил кулаки, но она не намекнула мне про полбатона и не съехидничала.
И тогда я, ни на кого больше не злясь, вовсю разговорился с умным Мишкой. Мы вместе решали, почему у ящериц отрастают хвосты, а у бульдогов нет.
Борька еле тащил свою корзину и то и дело нудил:
— Когда же премия? Две давайте мне премии.
Я совсем не думал о самом красивом грибе и вдруг в сторонке среди кустиков костяники увидел огромную бурую шляпку боровика. Я развёл руки, как будто ловил голубя, и не дыша, на цыпочках пошёл
