простушку, которая до сих пор надеется на его внимание.
Обидно, что он не удосужился припомнить их отношения. Что ж, она должна забыть о своей обиде — ведь ничего такого у них больше не предвидится. А он уже отыскал женщину по себе: миссис Харрисон, как известно, не стеснялась доставить удовольствие джентльменам по обоюдному согласию.
Перси со стуком поставила свой фужер на столик, ей сразу стало тоскливо среди этой жужжащей толпы, она очень устала и от жары, и от призраков минувшего. Пока она пробиралась к выходу, ее носильщик вынырнул из тени за колонной.
— Мой портшез, Ажей.
Слуга поспешил исполнять приказание, а Перси подошла к миссис Смит-Робинсон — тетушка теперь премного обязана ей за успешно сыгранную роль компаньонки на этом приеме — и сообщила, что уходит.
Она чувствовала себя вымотанной, у нее болела голова, ей хотелось добраться до Англии, забиться в свой угол — и чтобы никогда — никогда больше — не пришлось вести беседы с мужчинами, особенно с Элисом Линдоном. Усилием воли она заставила себя кивками попрощаться со знакомыми и затем неспешно пройти на выход, элегантно покачивая бедрами: подбородок гордо вздернут, а на лице — неизменная улыбка. И ей все удалось.
Элис, принимая предложение Клодии Гамильтон на «вечернюю рюмочку чая», все же заметил, что зеленоглазый шершень покидает зал. Насчет леди Клодии у него были некоторые сомнения: вряд ли она ограничится пожеланием спокойной ночи. Он уже сталкивался с ее непорядочным мужем на Гаити на закупках шелка, поэтому вполне разделял мнение Клодии: ее супруг — беспардонный грубиян; понятно, что ей просто необходимо отвлечься.
Перспектива маленького совместного развлечения была заманчива, но ему не хотелось превращать это мероприятие в заурядную интрижку, пусть даже и накануне отъезда. Элис не был склонен к расточительности в чувствах, а леди, по всему видно, была весьма услужлива.
— Это девчонка Брук, — фыркнула Клодия, отслеживая его взгляд. — Бесстыдница. Полагает, что, если она богата и ее отец граф, она может вытворять что угодно, а про внешность и говорить нечего. Она возвращается в Англию на этом корабле. Видно, семья считает, что на родине успели забыть обо всем, что она натворила.
— Они — мои соседи, — заметил Элис; инстинкт подсказал ему, что лучше сразу внести ясность, чтобы избежать дальнейшей неловкости. — А она стала совсем взрослой.
Он не удивился, услышав о скандале, — у Перси хватит ума на любые фортели. Неуклюжая долговязая девчонка всегда была «своим парнем», вечно ходила за ним по пятам, смело лазала по деревьям, удила рыбу и предпочитала ездить на норовистых лошадях. А привязчива была — рассвирепеть можно.
Он задумался, припоминая, как она крепко обняла его и поцеловала. А на следующий день он упаковал свой багаж и, как говорится, отряхнул с башмаков пыль отчего замка Линдон.
Он был тогда раздавлен горем и унижением, а она, верно, пыталась утешить его. Вероятно, он был резок с ней, изливая свой гнев. К тому же напился: почти бутыль бренди, да еще вино, насколько он помнит. Дальнейшие события того вечера размылись в его затуманенном сознании, но даже если ему что и привиделось, он не желал признаваться себе в этом — слишком больно. Перси… нет, ему снился не тот страстный поцелуй девчонки-сорванца, а стройное нагое тело, изогнувшееся в буйной страсти. Черт возьми, он до сих пор испытывал чувство вины за свои ночные кошмары, порожденные пьяным угаром: надо же в таком виде вообразить себе невинную девочку.
Элис снова взглянул на двери, но изумрудные шелка уже ускользнули. Перси Брук теперь не ребенок; похоже, она станет сущим наказанием для того, кого отец предназначит ей в мужья.
— Полагаете, в ее внешности есть изъяны?
Забавно: в глазах Клодии вспыхивали злобные огоньки, когда она припоминала прелести особы моложе себя. Элис не имел намерения расспрашивать ее о позорном поступке Перси. Насколько он помнил, в суровых английских гостиных могут раздуть до слоновьих размеров такой пустяк, как поцелуй на террасе во время бала с мужчиной. Скучная чушь.
— Никакой фигуры, долговязая, лицо асимметричное, да и нос велик, а кожа желтовата. А нрав, уверяю вас, более чем… заносчивый.
— Бедняжка, не слишком высокий отзыв, — усмехнулся Элис, медленно водя кончиком пальца по ладони леди. Она в ответ едва не замурлыкала и придвинулась поближе к нему.
Разумеется, она права, все это можно отнести к леди Перси. Малышка некогда была такой нескладной и невзрачной, словно не вполне оперившийся птенец. Но какое-то чудо — или магия? — помогло ей воспарить: она стала женственно-привлекательной, дразняще загадочной особой. «Пожалуй, все дело в ее осанке, умении владеть собой плюс цельность натуры», — рисовал ее образ Элис. Да, и нечто новое в ней — острый язычок в довесок. Забавно было бы по пути домой попытать с ней удачи — в качестве змея- искусителя.
Глава 2
— Спокойно, Хан. — Перси потрепала статного гнедого мерина по холке и улыбнулась, когда он повел ухом, заслышав ее голос. — Скоро побежишь, потерпи минутку.
Мерин нервно переступал на месте, чуть продвигаясь бочком и всем своим видом выражая яростное негодование. Приходилось ждать: по дороге тянулась повозка, запряженная волами, за ней поспевал рикша, и позади брела сама по себе священная корова с печальными глазами. Пришлось пропустить и вереницу болтающих женщин с медными чашами на голове. Похоже, транспортный поток в Калькутте никогда не иссякал — разве что дождаться дождичка в четверг, но сегодня только среда, и едва рассвело.
— Жаль, не могу увезти тебя домой, но майор Конвей присмотрит за тобой, — пообещала Перси, натягивая повод на повороте: они как раз подъехали к прогулочной аллее, пересекающей просторный пустырь вокруг угловатого массивного сооружения — форта Уильям. Завтра можно прокатиться здесь в последний раз перед отъездом; но лучше пока не думать об этом, сейчас не до переживаний. — Ну же, пошел!
Его не надо было понукать дважды. Перси ухватилась покрепче, потому что Хан тут же, с места в карьер, припустился по траве. Позади она слышала легкую дробь копыт серого пони, на котором сидел ее грум Пради, но вскоре эти звуки растаяли далеко позади. Пони никогда не поспевал за Ханом, а дожидаться она не желала. Она знала, что, промчавшись через пустырь, снова увидит пони, семенящего им навстречу. Грум будет цокать языком и ворчать:
— Э, леди Перси, мемсахиб[7], как же я смогу защитить вас от дурных людей, если вы все время обгоняете меня?
«Здесь нет дурных людей», — думала она, подъезжая к реке Хугли. Солдаты, охраняющие форт, присматривают за порядком в округе. Может, взять с собой Пради, когда она пойдет в бальный зал, — пусть посмотрит на последнего героя — Элиса Линдона.
Накануне ей удалось поспать часа три, не больше. Большую часть ночи она вертелась с боку на бок, сбивая простыни и кипя яростью на высокомерных мужчин, падких на дурных женщин, — особенно она злилась на того, с кем ей предстояло путешествовать на одном корабле несколько нескончаемых недель. Отныне она решительно настроилась избегать неожиданных встреч, равно как избавиться от навеянных ими сновидений.
Одним из худших был навязчивый ночной кошмар: будто отец распахивает дверцу кареты и вытаскивает ее на постоялый двор, и все пассажиры, набившиеся в почтовый дилижанс, тупо разевают рты, а преподобная леди Сент-Джордж наблюдает из своего экипажа. Но на этот раз с ней высокий брюнет — нет, не Стив Дойл, который тогда, как заяц, бился о противоположную дверцу, надеясь бежать. Это Элис Линдон.
Элис не бежит, как тот трус, в которого она как будто влюбилась. В ее сновидении он оборачивается, элегантный и беспощадный, сверкает лезвие рапиры — и он приставляет клинок к горлу ее отца. Но тут
