неопытность, непростительную в ее возрасте и смешную! Как далеко она могла зайти, если бы он не прервал поцелуя?
— София, с тобой все в порядке? — как будто издалека услышала она его голос.
— Нет. Не думаю. Что ты со мной сделал?
— Поцеловал тебя. Между нами возникло взаимное притяжение. — Он, кажется, не скрывал, что это обстоятельство его немало позабавило и удивило. — Это называется физическим влечением, если угодно — страстью, ничего необычного.
— Ничего необычного… — передразнила она. — Я, очевидно, наивна и несведуща, не похожа на тех женщин, с которыми ты имел дело, поэтому и не поняла. — И добавила с горечью: — Но я не хотела страсти.
Я просто хотела приличного поцелуя. А ты обошелся со мной нечестно, в сущности, подверг насилию, — прошипела она с ненавистью и вдруг хлестнула его по лицу, сильно, словно хотела стереть понимающую ухмылку с красивого лица. Она была тоненькой, но высокой и не хрупкой и вложила все свое смятение в пощечину, которая заставила его пошатнуться, что она и заметила с удовлетворением.
Он потрогал щеку:
— Поцелуя в приличной манере? Нет, это был поцелуй, которым обмениваются любовники. Или женатые пары. Если бы я хотел овладеть тобой, мы бы оказались сейчас в этой постели.
Не слушая более, она повернулась и поспешила вниз, на воздух, на солнце. Придется еще полчаса сидеть рядом с ним, чувствуя тепло его тела, вспоминая свое влечение к нему. И видеть, что он ухмыляется, думая, как раздразнил эту старую девственницу, довел до такого жалкого состояния.
Лошади подняли голову и нетерпеливо переступили, увидев ее, и это заставило Софию задуматься. А может, не стоит все это терпеть? Она уже правила одноконной коляской. Справится и с парой лошадей. Они казались хорошо вышколены и, вероятно, будут послушны.
Она подбежала к коляске, распутала поводья, уселась на место кучера. Немного запуталась в двух парах поводьев, но потом вспомнила, как держал их Каллум.
— Какого дьявола ты делаешь? — Он вышел из дома и теперь спешил к ней через лужайку. — София!
— Уезжаю. — Она прищелкнула языком, и лошади тронулись с места.
Каллум уже бежал к ней. Она легонько шлепнула по спинам лошадей поводьями, они послушно затрусили и вдруг разом перешли в легкий галоп. Коляска понеслась по проселочной дороге, она слышала позади крики, но все ее внимание было сосредоточено на том, чтобы не перевернуться. Теперь дорога, слава богу, пошла вверх. Перевалив через вершину холма, лошади перешли на равномерную рысь. Она больше не осмеливалась их подгонять. Теперь можно было спокойно подумать о том, что произошло. Он не должен был так ее целовать. «Но ведь сначала спросил ее разрешения», — пробивался сквозь ее праведный гнев тонкий голосок разума. Это ошибка, не надо было соглашаться, тем более что она совершенно бесстыдно отреагировала на такой поцелуй. Хуже того, ей хотелось большего.
Слабая улыбка тронула ее губы. София сделала открытие — оказывается, до сих пор она себя не знала. И теперь была напугана своей страстностью. Его брат никогда не вызывал в ней такого влечения, такого желания раствориться в нем. Она не в силах была контролировать себя. Вспоминая их объятия с Даниэлем, она не могла припомнить, чтобы стонала от наслаждения под его руками. Те джентльмены, которых она встречала на скромных вечерах, никогда не делали попыток ее соблазнить. Она уже ехала по деревенской улице, а ее тело все еще помнило его прикосновение и жаждало большего. Она пыталась игнорировать его голос. Хотеть большего означало полностью сдаться на милость мистера Чаттертона.
Что за странная женщина! Он остановился на вершине холма, оглядывая местность и деревенскую дорогу внизу, и с облегчением отметил, что нигде не видно перевернутого экипажа. С удовлетворением он отметил и то, что, хотя пробежал милю, дыхание не сбилось. После похорон он уехал в Лондон и, выйдя из летаргии, в которую погрузился после катастрофы, занялся боксом, фехтованием, верховой ездой.
И сексом. Все это помогло ему быстрее залечить раны, внесло в жизнь равновесие и вернуло силы.
Каллум снова оглядел дорогу. Если она так далеко уехала, значит, справилась с парой и сможет самостоятельно добраться домой. Он специально выбрал спокойных, хорошо выученных лошадей, потому что хотел все внимание сосредоточить на Софии. Теперь можно больше не беспокоиться, что она сломает шею только потому, что он ее поцеловал. Она оказалась настолько невинной, что настоящий поцелуй потряс ее, отсюда и такая реакция.
Он совсем не хотел ее оскорбить. Продолжая думать о Софии и о том, что произошло, Каллум направился к деревенскому постоялому двору. Действительно, что произошло? Он хотел уговорить ее, дать понять поцелуем, что брак с ним не так уж страшен. А когда она затрепетала в его объятиях и он почувствовал этот ответный порыв, сам несколько потерял контроль и позволил себе больше, чем намеревался. Ему могло польстить, как она отреагировала на его объятия, если бы не сознание, что у нее это было впервые и поэтому новизна ощущения ее потрясла. Но надо признать, что он и сам не остался равнодушным. Возбуждение до сих пор не покидало его при воспоминании о том, как близко и податливо было ее тело. Возбуждение оказалось таким сильным, что превратилось в навязчивое желание, — ему нужна была женщина. Но не любая. Эта женщина. Он хотел Софию Лэнгли и хотел ее сильно.
Стоя на постоялом дворе, он пробормотал по-индийски: «Глупец или еще хуже».
— Сэр? — Из конюшни вышел конюх, глядя на него в недоумении и не понимая, что делает здесь джентльмен.
— Я не тебе! — Каллум опомнился и сменил тон. — Мне нужна лошадь, чтобы добраться до Флэмборо-Холл. Потом грум пригонит ее вам назад.
Конюх ничего не мог понять и продолжал подозрительно смотреть на него: почему джентльмен вдруг оказался у них — пеший, в таком виде и, скорей всего, без денег в кармане? Хочет взять лошадь — не экипаж, а лошадь.
Каллум медленно ехал домой и думал, что пытался быть с Софией честным. Он не хотел и не имел права полюбить, чтобы потом не рисковать. Именно не рисковать, потому что нельзя быть ни в чем уверенным в этой жизни: он уже потерял близкого человека и не хочет потерять вновь. А она, интересно, понимает разницу между страстью, физическим влечением и настоящей привязанностью? Он не хотел делать ей больно, не хотел и разбить ей сердце второй раз — ведь она уже потеряла жениха. И все же… Скупая улыбка тронула уголки рта при воспоминании, с какой страстью она отдавалась его поцелую и объятиям.
Ясно было: несмотря на полное отсутствие опыта, она чувствовала себя в его объятиях просто великолепно.
Он все еще предавался этим приятным мыслям, когда подъехал к Холлу и бросил поводья подбежавшему груму.
— Я взял лошадь в «Черном лебеде», в деревне Лонг-Веллинг. Пусть кто-нибудь отгонит ее обратно.
— Конечно, сэр. Мисс Лэнгли была здесь и вернула экипаж, сэр. Уилкинс повез ее домой.
— А! Она выиграла наше пари! — весело рассмеялся Кэл. — Надеюсь, вы с Уилкинсом будете молчать о моем проигрыше?
Он вошел в кабинет Уилла, его тело все еще было полно воспоминаний, довольно интригующих и только временно укрощенных длительной физической нагрузкой.
— Вот и ты! Как дела? — Уилл поднялся ему навстречу, отложив в сторону перо, лицо его просветлело. — Ты выглядишь гораздо лучше, даже появился румянец на щеках. София сказала «да»?
Уилл с энтузиазмом встретил идею брата жениться на Софии. Кэл подозревал, что старший брат всегда беспокоился о семье Лэнгли, даже хотел помочь им, но не смог, натолкнувшись на стену вежливого отказа.
Кэл невольно устремил взгляд на портрет над камином — три брата вместе. И посередине Дан, именно его любила София. Потом спохватился, что Уилл все еще ждет ответа.
— Сначала она сказала: «Возможно». Потом мы поехали осмотреть дома, и нам больше понравился тот, что в Лонг-Веллинге. Потом кое-что произошло, и теперь я не знаю, что будет дальше.
