могла совладать с настойчивым любопытством.
— Боже мой… Боже мой… — пробормотала она, — я должна знать, я все узнаю!
Она схватила письмо и пробежала его глазами. Но то, что она прочитала, вызвало новый прилив чувств.
— Она отказывает ему, чтобы еще больше завлечь, — вздохнула она с горькой усмешкой, выдававшей страдание ее израненной души. — Ловкая, должно быть, девица… Ах, боже мой, сжалься над нами!
Г-жа де Бремонваль еще не раз перечитала бы это письмо, прежде чем наконец расстаться с ним, по вдруг послышались чьи-то шаги на потайной лестнице.
— Он идет сюда, это он… ах, если он застанет меня здесь…
У г-жи Бремонваль не было выбора. Она вернулась в маленькую приемную, пробормотала, обращаясь к слуге, что очень спешит и больше ждать не может, и ушла, затерялась в толпе, медленно расходившейся из «Пари-Галери».
— Позовите сюда кассиров!
— Да, сударь… Они уже здесь, сударь…
— Пусть войдут.
Г-н Шаплар, казалось, постарел на десять лет, он говорил усталым, надорванным голосом, с трудом, как бы из последних сил.
Между тем, к нему вошли старшие кассиры. Г-н Шаплар справился с собой и с прежним жизнерадостным выражением лица поздоровался со служащими, представлявшими собой верхушку персонала «Пари-Галери».
— Садитесь, господа; надеюсь, ничего нового?
— Ничего, господин директор, никаких новостей.
— Хорошая выручка за вчерашний день?
— Еще бы, господин директор, отличная… Четыреста девяносто семь тысяч франков, не считая сантимов.
— По-моему, вчера у нас была выставка товаров?
— Да, господин директор, но ничего особо замечательного, выставляли только новые ткани… Поэтому мы дали немного объявлений.
— Да, верно.
— Кстати, господин директор, должен вам сказать, что самую крупную выручку дал отдел ковров, благодаря двум большим восточным дорожкам… Представить вам подробный отчет, господин директор?
На этот вопрос главного кассира, лучше всех осведомленного о финансовом положении «Пари- Галери», г-н Шаплар ответил усталым пожатием плеч. Впрочем, он тут же добавил:
— Нет, право, не стоит. Я полагаюсь на вас в деле распределения премиальных… Я сегодня что-то совсем измучен…
— Передать вам наличность?
— Да…
— Пожалуйста, сударь…
Кассир принялся тщательно пересчитывать пачки банкнот и складывать их на столе г-на Шаплара.
Как правило, хозяин каждый вечер прятал дневную выручку в сейф, находившийся в глубине кабинета, но в этот вечер он не стал вытаскивать связку ключей.
— Значит, никаких происшествий, господа?
Это была классическая фраза, которой г-н Шаплар вежливо давал понять своим служащим, что «аудиенция» окончена.
Кассиры тотчас же вскочили все как один, а главный ответил за них:
— Нет, господин директор, происшествий никаких, все в полном порядке.
— Ну что ж, господа, до завтра.
Еще раз поклонившись, служащие вышли, сохраняя все то же спокойное достоинство.
А в это время, пока они удалялись, на лице г-на Шаплара, стоящего возле письменного стола, играла загадочная, насмешливая, издевательская улыбка.
Дождавшись, пока захлопнется тяжелая, обитая кожей дверь, он расхохотался, придя, очевидно, в прекраснейшее настроение.
— Четыреста девяносто семь тысяч франков! — прошептал ок. — Ого! А ведь они правы! Выручка отличная!
Шаплар сложил лежащие перед ним банкноты, спрятал их в бумажник и тщательно застегнул карман.
…Несколько минут спустя директор «Пари-Галери» самым скромным образом, пешком, шел по улице и никто из прохожих не догадался бы, что он несет с собой немалое состояние!
Глава 2
ПОХИЩЕНИЕ
— Который час на твоем бимбере?
— А никакой, накрылся бимбер!
— Небось, пружину перекрутил?
— Заткнись, дубина… Фараоны его накрыли.
— Накрыли бимбер? Чего-то не секу…
— Где уж тебе усечь!
— Ну давай-ка, выкладывай.
— Так вот, братец ты мой, представь себе, не было у меня бимбера, а мне без него хреново… словом, пора мне было разжиться кой-каким добром, да заодно половить кайф, вот я и пошел на дело…
— Забрался к старому жлобу в карман?
— Натюрлих! Так вот, значит, работаю я у толстяка в кармане, как раз на Елисейских Полях, заметь, еще луна только-только нос высунула, — словом, кой-чего раздобыл, братец… бумажник, бимбер… Два платка с шикарными метками, связка ключей, кисет с табаком…
— А ведь недурно наработал, старик…
— Еще бы!.. Словом, только бы жить и радоваться, да вдруг мой толстяк как завопит не своим голосом…
— А легавые тут как тут…
— То-то и есть! Несутся, понимаешь, за мной по пятам, беговым лошадям на зависть… Ну, само собой, — «Держи вора» орут… И народ кругом, тоже, конечно: «Держи его!»… Тут у меня будто крылья выросли…
— Значит, ушел?
— Еле-еле ушел. Лишь бы ноги унести, плевать мне на весь навар, все побросал к черту, платок направо — бац! бумажник налево — бряк! Что твой фейерверк, так и посыпалось! Конечно, народ за мной уже не гонится, подбирают… Только бимбер я себе оставил — так вот, около Алькасара откуда ни возьмись фараон: — Стой! — говорит… Ну, понимаешь, тут уж не до смеху, швырнул я часы и был таков…
— Выходит, нет у тебя часов?
— Выходит, так.
— Ну и трепач ты, скажем прямо! Это когда дело-то было?
— Да позавчера.
— Жаль, да ничего не попишешь. Слушай, еще по одной пропустим?
— А как же! Да покрепче!
Апаш, по кличке Фонарь, прервал беседу со своим закадычным приятелем Глазком и что было силы
