– Ну, ты сумасшедшая. Мы с тобой похожи? Да мне до тебя как до Луны. А на счет стройности, тут ты мне непомерно льстишь, может, и была у меня эта стройность до родов, только теперь она безвозвратно утеряна.
– А ты когда на себя в зеркало смотрела во весь рост?
– Ну, во весь рост я давно себя не видела, да и не очень-то хочется, неприглядное зрелище, скажу тебе.
– Вот и зря. Ты, наверное, только пьешь все это время, да еще и не закусываешь?
– С закуской тяжеловато. Все, что было в доме, давно подъела, а в магазин идти неохота в таком виде, да и есть уже давно не хочется.
– Вот и хорошо. На вскидку могу сказать, что килограмм восемь ты сбросила и выглядишь великолепно, только нужно над тобой слегка поработать.
Я подошла к зеркалу. Действительно, от моих прежних телес не осталось и следа. Раньше бы этот факт ох как порадовал, ведь я тщетно пыталась сбросить лишние килограммы, но при теперешних обстоятельствах было не до радости.
– Ну давай, как тебя там, Бони, работай, бог тебе в помощь. Надо так надо!
– Нужно подкрасить волосы на корнях. У тебя есть краска?
– Где-то была в прошлой жизни, сейчас поищу, – ответила я и пошла в ванную.
Когда вернулась, Бони ждала меня в прихожей почему-то с ведром.
– Теперь пойдем ко мне, там мне будет удобней, – сказала она.
– Хорошо, только ведь там этот лежит…
– Ничего, ты, главное, на него не смотри, быстро заходи ко мне – дверь открыта.
Мы вышли на площадку. Как я ни старалась, боковым зрением я все равно видела труп знакомого Бони и тут поняла, зачем она взяла ведро. Все, что я выпила за сутки, начало из меня извергаться фонтаном. Бони предусмотрительно подставила ведро, и в результате на полу не оказалось ни капли. Кое-как доковыляв до ее квартиры, я рухнула на маленькое креслице в прихожей.
– Сейчас, потерпи. Это хорошо, что тебя стошнило, быстрее придешь в нормальное состояние. Ты пока посиди здесь или пройди в комнату, а я приготовлю ванну.
– Нет, я лучше здесь, боюсь, мне не дойти.
– Ну, хорошо. Будь умницей, я скоро.
Бони засуетилась в ванной, а я предалась горьким раздумьям, будучи уже почти в трезвом уме.
Всем известно, что если Бог хочет наказать человека, он лишает его разума. Очевидно, это мой случай. Кажется, с уходом мужа прежней спокойной и размеренной жизни пришел конец. Более того, я оказалась втянута в какую-то, мягко скажем, нехорошую историю с трупами (тьфу-тьфу, к счастью, только с одним) и с папочкой-бандитом. Самое интересное, совершенно непонятно, причем здесь я. Этот аргумент на счет крика под окном «Геля – Эля» не очень убедителен. Может, вообще никто ничего не слышал, как я, например, хотя в моем недавнем состоянии я вряд ли могла услышать какие-либо крики за окном, мне было глубоко наплевать на внешний мир, меня интересовали только мои личные чувства и переживания. И еще Бони говорила, что этот Владимир в ночном клубе вел себя вызывающе, значит, его запомнили и ее наверняка тоже, значит, доказать, что с ним была я, будет сложно. Хотя она и говорит, что мы с ней похожи, чтобы нас спутать, нужно быть слабоумным, это все равно что принять курицу за павлина. Допустим, она каким-то образом сделает меня похожей на нее, но омолодить лет на семь ей вряд ли удастся. Нужно узнать, почему все-таки она сама не может сказать, что он ее знакомый. Почему она не назвала ему свое настоящее имя? Почему последнее время постоянно приходила ко мне? Может, вся эта история спланирована ею заранее? Мое воображение не на шутку разыгралось. И еще, почему грохот тела слышала только она? Это уж точно подозрительно.
Появилась Бони, подала мне стакан:
– На, выпей! Это минералка с лимоном, она должна привести тебя в чувство.
– Я хочу у тебя о многом спросить, – сказала я.
– Хорошо, хорошо, спросишь, только полезай в ванную, не теряй времени.
«Ну ладно, – решила я, – помыться давно уже не мешало. – И неожиданно подумала, но как-то апатично: – А может, она меня утопит? Может, она какая-нибудь психопатка? Сначала завалила этого Вовочку, а теперь возьмется за меня». Наверное, недоедание и переживания лишили меня сил, навалилось безразличие.
Я залезла в ванную с огромной шапкой пены и умопомрачительным запахом. Да, ради того чтобы принять такую ванну, стоит умереть. Оказывается, все мои клеточки, все молекулы и атомы, составляющие мое тело, жаждали этой животворящей водицы. Подобного блаженства я давно не испытывала. Если учесть, что над моими волосами начала бережно колдовать Бони, вы меня поймете. Она аккуратно расчесала каждую прядку, развела краску и покрасила отросшие корни, закрыла все это полиэтиленом и принялась за лицо. Я окончательно расслабилась под ее умелыми руками. Она попеременно накладывала на него какие- то волшебные маски, а у меня не было сил даже пошевелить языком, чтобы задать ей наконец вопросы. Но Бони сама сказала:
– Я помню, что ты хочешь у меня что-то спросить, обязательно спросишь, но позже, сначала выслушай одну историю.
– Жил себе в подмосковной деревушке Говорово один мужичок. Не было в нем ничего особенного, кроме того что был он по профессии мастером-краснодеревщиком и мог из любой деревяшки сострогать настоящее произведение искусства. Слава о его умелых руках разлетелась далеко за пределы Говорова. Дошла она и до Москвы. Тогда наступила для Николая Кузьмича сказочная жизнь, так как повалили к нему заказчики-москвичи, да не простые, а номенклатурные, которые могли и дерево достать, и в мебели толк знали. В столице мебель «а-ля Кузьмич» быстро вошла в моду, так как выбор по тем временам был небольшой, это были 60-е годы. Кто-то из клиентов для удобства перевез мастера в Москву, выхлопотав для него хорошую двухкомнатную квартиру в сталинском доме в центре. И все было бы хорошо, если бы не было у Кузьмича одной маленькой, да пагубной страстишки – больше всего на свете любил он играть в карты, и так самозабвенно, что забывал обо всем на свете, в том числе и о своей дочери. Жена его умерла при родах, оставив ему в наследство дочку Зою. Отец он был неплохой, любящий, но времени на дочь не хватало, росла она, как сорная трава, сама по себе. В деревне ей было хорошо, там ее жалели. Местные бабы кормили, иногда оставляли ночевать, заставляли своих ребятишек играть с ней, так как у них самих такого желания не возникало, характер у Зои был тяжелый. Своей угрюмостью и молчаливостью она отпугивала и сверстников, и взрослых. Только сердобольные деревенские тетки от щедроты своих сердец заботились о ней.
А Москва – особенный город, равнодушный и на жалость скупой, в нем можно подняться до небес, можно упасть в бездну, все зависит не столько от способностей и трудолюбия, сколько от силы духа, нахальства, самоуверенности. Говорят, талант всегда дорогу найдет. Неправда! Что такое талант без силы воли? Сколько талантливых людей спилось, скололось, многих давно нет среди живых. Потому что не умели пробиваться, стучать в закрытые двери. Муки творчества, неуверенность в своих силах мешали им сделать это. Москва дает каждому из нас малюсенький шанс чего-то достичь, и нужно его не проспать, быть все время настороже и в форме, не распускаться, не расслабляться. Работать над собой и своими идеями. Хотя это трудно, никто не может долго находиться в тонусе, нет-нет, да и приходит уныние. Кажется, вот ты придумал что-то необыкновенное, то, чего доселе не было, например, фасон платья или детективный рассказ, в котором и сюжет лихо закручен, и герои интересные. Но открываешь журнал и что видишь? Один к одному платье, которое ты моделировал в своем воображении. Покупаешь книгу, и пожалуйста, твои герои уже живут в другой истории. Говорят, что если что-то придумал, не нужно это озвучивать, так как идеи возвращаются через космос и попадают к другим людям. Но похоже, даже думать нужно очень осторожно и не размусоливать, а побыстрее воплощать в жизнь.
Зое в Москве пришлось совсем туго. Одноклассники ее сразу же возненавидели. Мало того что она была деревенщина неотесанная, так еще и характер не сахар. Умом и красотой тоже не блистала. Будь она веселой, жизнерадостной, гляди, и тянулись бы к ней люди, а так, кроме насмешек и издевательств ничего Зоя не видела. Позже и этого не стало, появилось полное безразличие к ее особе. Другой бы человек обиделся, что может быть хуже равнодушия – как будто и нет тебя вовсе. Но Зое было все равно. Ее единственным божком была еда. Поесть она очень любила. И даже неплохо разбиралась в яствах. Отец,
