обмотанной вокруг головы, с хорошим голосом и несомненным комедийным талантом. Она исполняла главные женские роли во всех опереттах, поставленных культбригадой. До лагеря Карташова была студенткой. Сидела за разговоры.
К рассказанному здесь о культбригаде следует добавить, что возили ее для выступлений по двум десяткам ОЛПов Каргопольлага под конвоем автоматчиков и собак, что жили ее артисты только в зонах, без права выхода за пределы лагерных заборов. Когда бригада приезжала на наш лагпункт, артистов под конвоем водили в «вольный клуб», находившийся в поселке Ерцево рядом с управлением Каргопольлага. Там они давали концерты или ставили для начальства те же оперетты и пьесы, которые показывала заключенным. Прогулка под окрики вологодского конвоя и под лай овчарок не очень располагала к выполнению предстоящей работы — веселить «гражданинов начальников» и их супруг. Я написал тогда стихотворение, посвященное подконвойным артистам.
Прежде чем привести его здесь, хочу сказать то, что всегда говорю по поводу своих стихов, особенно тюремных и лагерных. Я не поэт и никогда не считал себя таковым. Но как историк я оцениваю свои тогдашние стихи как документы, как исторические источники, полезные для изучения, отразившегося в них времени. Они сохранили детали, которых нет в других источниках. Прежде всего, некоторые нюансы душевного настроя тогдашних людей, их видение событий своей эпохи.
Смех Горит огнями клуб поселка. Внутри — парад последних мод. И дама каждая, как елка Украсилась на Новый год. Сверкают серьги, кольца, блестки, Глаза горят светлее свеч, И черно-бурые треххвостки Кой у кого свисают с плеч. Мужчины — в форме преотличной. Полно погон и портупей. Вид, что у публики столичной. Вот, разве, лица потупей. Утихли свары, слухи, сплетни, — Все дрязги кучного жилья, И лица светятся приветней: Всем хорошо, и все — друзья. Над снежной улицей поселка Раздался лай и злобный вой. Два пса, два прирученных волка Сопровождают спецконвой. Ссутулившись от воя волча, Угрюмо вглядываясь в снег, Голов не подымая, молча, Бредут двенадцать человек. Кругом белеет снег искристый, Белеет кожа полушуб. Кого ведут? Ведут артистов. Ведут на сцену. В вольный клуб. Несут под снежною порошей Пожитков тягостную грузь, Несут в сердцах тяжелой ношей Неизбываемую грусть. Раздался окрик: — Эй! Народный! Чего плетешься? Иль уснул?! Качнулся штык, и пес голодный Сильнее повод натянул. Но вот и рампа. В зал притихший Крадется шепот, словно вор: — Ты погляди. Народный бывший. За что сидит? — За разговор. И вот, все стихли. Очень скоро Пришел заслуженный успех, И смеху мастера-актера Раскатом вторит зала смех. Ха-ха-ха-ха! И зал хохочет, В ладони яростно стучит. То будто громом прогрохочет, То пулеметом прострочит. Но постепенно в хохот дикий Актера смех перерастал. Смеялся зал дубоволикий, И вдруг смеяться перестал. Как будто кто-то грозный, свыше, Своим холопам подал знак.
