вел себя все развязнее и развязнее. Примерно через час отец сунул ему несколько сотенных и отправил в город. Только около трех ночи он, смертельно уставший, рискнул вернуться, очень хотелось спать, а в полседьмого нужно было снова вставать на работу. Она была в номере. На полу валялась одежда, из-под одеяла торчала ее толстая нога. Его никто не заметил. Остаток ночи он провел на диване у стойки портье, но внутри у него что-то перевернулось — все, теперь с него довольно. Утром он не смог сдержать злость. Впервые в жизни он высказал отцу все, что думал, а тот, мучимый похмельем, сидел в одних трусах на грязной двуспальной кровати и пытался просить прощения. Но Юнас был непоколебим. На этот раз он расскажет все. Он не будет больше лгать. Почувствовав его решимость, отец закрыл лицо ладонями, скрючился, отчего живот навис над трусами, и зарыдал. Он умолял. Обещал, что это больше не повторится.
И Юнас снова против воли стал предателем.
Мать повернула голову и посмотрела на него. Она не произнесла ни слова, но вопрос читался с кристальной ясностью. Он отвел взгляд. Сел перед ней на корточки, опустив голову, его лицо у ее правой ноги. Он молил Бога, чтобы она прикоснулась с нему. Дала знак, что прощает. Что понимает, что он не хотел ей зла. Что он делал это ради нее.
Прости.
Прошло несколько секунд или минут.
С шумом отодвинув стул, она встала и вышла из кухни, не посмотрев ни на кого из них.
И где-то глубоко в душе он уже тогда знал, что она никогда не вернется.
Он поставил машину прямо у главного входа, плюнув на запрещающий парковку знак. Пусть попробуют ему сегодня выписать штраф.
Никогда прежде лифт не поднимался так медленно. На каждом этаже кто-то выходил и садился, он так нервничал, что почувствовал во рту вкус крови.
Коридор пуст. Он быстро подошел к палате Анны и уже взялся за дверную ручку.
— Юнас, подождите.
Он обернулся на голос. К нему спешила едва знакомая медсестра.
— Доктор Салстедт сейчас подойдет, думаю, вам лучше пока не входить.
Какого черта. Никто и ничто не может помешать ему войти к ней, он сделает это сейчас, сию секунду.
Он потянул за ручку.
В проеме двери кровать не просматривалась, но того, что он увидел, было достаточно.
Внезапная апатия помешала ему сделать шаг вперед. Мгновенная утрата инициативы, ни о чем не нужно думать, ничего не нужно предпринимать, он ничего не чувствует.
Остановка перед осознанием.
Страстное желание не прикасаться к ручке, не видеть света свечи, заметавшегося по стенам от сквозняка, когда он открыл дверь.
Рука на его плече, отсекающая малейшую возможность побега и возвращающая назад в будущее. Повернув голову, он увидел печальное лицо доктора Салстедта. Чужое прикосновение толкнуло его вперед, и в следующую секунду он увидел все.
Чистая прибранная палата. На кровати Анна, накрытая белой простыней. Зонды и провода сняты, аппаратура вывезена к пациентам, которым еще можно помочь.
К ней подошел доктор Салстедт.
— Очередной тромб, в четыре часа.
В четыре.
Он лежал, прижавшись губами к плечу Линды.
— Мы ничего не смогли сделать.
Он лежал там голый и отдавал другой женщине их с Анной желание.
Он подошел, присел на край кровати, но прикоснуться к Анне не решился. Его руки — улика.
— Вы, наверное, хотите побыть один?
Он не ответил, но услышал шаги доктора и звук закрывающейся двери.
Ее руки скрещены на груди. Скрючившаяся левая судорожно пытается удержать правую. Белая повязка на шее, там, где была трубка аппарата искусственного дыхания.
Он оставил ее только на один вечер, и она тут же воспользовалась шансом. Она поняла. Почувствовала, что он с другой, и наказала его. Два года и пять месяцев она лежала, выжидая, подстерегая идеальный момент для мести. Она тщательно все рассчитала и бросила его раз и навсегда.
Он никогда не получит прощения. В этом и заключается ее наказание. Остаток своей жизни он будет жить, понимая, что она никогда не простит ему все, что он совершил.
Он встал и посмотрел на тело, лежащее на кровати. Сколько времени он потратил на то, чтобы завоевать ее любовь. Но в ответ получил лишь предательство.
Он мог поклясться, что видит улыбку на ее губах. Она думает, что победила, что месть удалась. А того, что он ради нее сделал, все равно не хватит, чтобы рассчитаться с долгом.
— Ты мне не нужна. Слышишь меня, шлюха. Я встретил настоящую женщину, женщину, которая любит меня таким, какой я есть. Она не такая, как ты… Она не считает любовь минутным удовольствием, которое можно себе позволить, если нет ничего повеселее.
Внезапный гнев клокотал в нем, заставляя выплевывать слова. Он должен заставить ее отреагировать, она должна понять, что больше не властна над ним, что она проиграла.
Сзади открылась дверь, и он оглянулся. Вернулся доктор Салстедт, на этот раз вместе с уродиной психотерапевтом. Остановившись у порога, они выжидательно смотрели на него.
— Как вы?
Это спросила женщина с буравящим взглядом. На ней был тот же красный свитер и дурацкие пластиковые бусы, что и позавчера. И те же три неоновые ручки в нагрудном кармане.
Он ей улыбнулся:
— Знаете что? Эти ваши бусы. Ничего более уродливого, чем эти ваши бусы я, чтоб вы знали, не видел.
Доктор Салстедт смотрел на него во все глаза. Но Ивонн Пальмген так легко не сдавалась. Она сделала два шага к изножию кровати.
— Я сочувствую вашему горю.
Он снова улыбнулся:
— В самом деле?
Он повернулся и задул свечу на прикроватном столике.
— У нее, как известно, есть брат где-то в Австралии, но я понятия не имею, насколько его все это огорчит. По крайней мере, пока он никак не проявлялся. Никаких других скорбящих я не знаю.
Доктор Салстедт, приблизившись, снова положил ему руку на плечо. Кто его об этом просил?
— Юнас, мы понимаем, что для вас это шок, но…
Он попятился, уклоняясь от чужого прикосновения.
— Можете делать с телом все, что угодно. Она больше не имеет ко мне никакого отношения.
Двое в комнате быстро переглянулись.
— Юнас, мы должны…
— А я ничего не должен. Вы же хотели, чтобы я все бросил и пошел дальше. Пожалуйста…
Не глядя на тело, он махнул в его сторону рукой.
— Что хотите, то и делайте.
Он пошел к двери. Ему казалось, он парит. Ноги словно не касались пола.
— Юнас, подождите.
Они его не остановят. Его никто не остановит. Он уйдет и больше никогда не вернется. Он сотрет из памяти все минуты, часы, дни, растраченные из-за этой пожиравшей его тоски.
Жизнь впереди.
Единственное, чего она добилась своей изощренной местью — она вернула ему свободу. Долги
