конце концов он собрался с последними силами, шатаясь направился к выходу и скрылся в темноте.
Стул лежал на полу, Юнас поднял его и поставил на место. Воспоминание, пробужденное этим незнакомцем, странным образом потеснило навязчивый кошмар. Нет, Юнас не такой, как отец.
Он сел на стул. Бармен бросил на нового клиента быстрый взгляд и вытер перед ним прилавок.
— Спасибо. Добрый вечер.
Тот же, кто работал вчера. Тот же, кто обслуживал его и Линду. Открылась маленькая лазейка.
— Пиво, пожалуйста, крепкое.
— Фильтрованное?
— Все равно.
— Тогда ирландское.
— Хорошо.
Бармен потянулся вверх за бокалом, потом скрылся под прилавком и в следующее мгновение появился снова с бутылкой в руках. Наполнив бокал до половины, он поставил его перед клиентом.
— Сорок две кроны.
Юнас вытащил бумажник и положил на прилавок пятидесятикроновую купюру. Бармен отошел к другим посетителям, и Юнас сделал несколько жадных глотков, прежде чем вылить в бокал оставшееся в бутылке пиво. Пена плеснула через край, образовав вокруг бокала лужицу. Обмакнув в жидкость указательный палец, он написал букву «L» на только что вытертой столешнице.
Он должен спросить. Это единственный шанс. Нужно только выпить еще немного, ощутить опьянение, чтобы защититься от навязчивых мыслей, если вдруг ничего не получится.
Случай представился примерно через полчаса. Бармен оказался прямо перед ним — развешивал чистые бокалы над стойкой. Юнас пил уже третий бокал, и его снова переполняла решительность.
— Послушайте, я тут подумал, может быть, вы поможете мне кое в чем?
— Конечно.
Бокалы один за другим перемещались из корзины под потолок.
— Дело в том, что вчера я познакомился здесь с одной девушкой. Не знаю, запомнили ли вы меня, но я был у вас вчера.
— Да, я помню. Вы сидели вон там.
Он кивнул в сторону торцевой стены.
Юнас тоже кивнул.
— И эта девушка…
Он замолчал, посмотрел вниз на прилавок, снова поднял глаза и улыбнулся.
— Вы понимаете, мы с ней ушли домой вместе, и все такое. Я взял у нее номер телефона и обещал позвонить, но я потерял его. Ужасно жаль…
Бармен улыбнулся:
— Да уж, не повезло.
— Ее вы тоже помните?
Дурацкий вопрос. Конечно, помнит. Тот, кто ее увидел, не сможет ее забыть.
— Вы имеете в виду ту, которую вы угощали сидром?
Юнас кивнул:
— Ее зовут Линда. Она часто ходит сюда?
— Насколько мне известно, нет. По крайней мере, я ее здесь раньше не видел.
Юнас почувствовал, как тает надежда. Этот человек и это место были единственной зацепкой.
— Так что вы не знаете, как ее фамилия?
Бармен покачал головой:
— Понятия не имею, простите.
Юнас сглотнул.
Бармен глянул на него, подвесил последний бокал и пошел относить корзину. Юнас посмотрел на дисплей телефона, там по-прежнему было пусто. Она знала его имя и адрес, но не звонила. Он посмотрел по сторонам. Чужие губы складывались в слова и улыбки, чужие глаза искали друг друга, чужие руки… Где она сейчас? Может быть, в другом месте, похожем на это, только без него? Ее окружают другие люди, ее облик отпечатывается на другой сетчатке, она внутри кого-то другого.
— Послушайте, пожалуй, я все же смогу вам помочь.
Он снова развернулся к прилавку. Перед ним стоял бармен с чеком в руке.
— Она заплатила за первый напиток по карточке. До того, как вы пришли.
Сердце остановилось. Протянув руку, он взял чек.
— Не волнуйтесь. А чек я должен вернуть.
Он прочитал слова на белом клочке бумаги.
«Хандельсбанкен».
Она оставила десять крон чаевых. И подписалась.
Бармен смотрел на него:
— Но вы ведь сказали, что ее зовут Линда?
Он перечитал подпись. Не мог ничего понять.
— Это, наверное, не ее чек.
— Нет, ее, я помню. Ручка не писала, и ей пришлось взять другую, вот здесь, видите.
Он показал на чеке. Последние буквы были написаны другими чернилами.
— Это ее вы угощали сидром. Послушайте, может, при таком раскладе вам не стоит напоминать о себе? — Бармен криво улыбнулся, как бы подразумевая, мол, у всех случаются мелкие проколы.
Юнас не мог оторваться от этих непостижимых букв. Женщина, заставившая его предать Анну, женщина, которая помогла Анне осуществить ее несправедливую месть, — эта женщина ему солгала. Имя, которое он за последние двадцать четыре часа успел полюбить, было ложью. Ложью, которая проникла прямиком в его душу.
Ее звали Эва.
Эва Виренстрём-Берг.
~~~
Свиная вырезка с запеченным картофелем. И вино — риоха урожая восемьдесят девятого года. Сто семьдесят две кроны за бутылку.
С тем же успехом можно было подать жидкость из держателя для унитазной щетки. О чем она, кстати, действительно подумывала.
За едой они не сказали друг другу ни слова, все общение шло через Акселя. Он сам зажег свечу на столе и сейчас сидел на своем складном стульчике, считая, что начался маленький праздник. Вечер пятницы. Он даже не догадывался, что все праздники в этом доме закончились навсегда и что человек, который их отнял, сидит сейчас справа от него и запихивает в себя еду, чтобы как можно скорее сбежать в кабинет.
Бросив на нее беглый взгляд, Хенрик встал и поднял со стола свою тарелку.
— Ты доела?
Она кивнула.
В другую руку он взял жаропрочную форму с остатками мяса и направился к мойке.
Эва осталась за столом. На мгновение удивилась, как он не обжегся — форма вряд ли успела остыть.
Молча и ловко он убирал со стола, ополаскивал посуду и ставил ее в посудомоечную машину.
Семейный ужин закончен.
Он длился семь минут.
— Аксель, начинаются мультики, пойдем, я включу телевизор.
