— Если хотите, я могу прочитать.
Папа Симона вытащил из кармана пиджака сложенный лист А4 и начал читать сухо и деловито, словно какой-нибудь протокол:
— «Любимый.
Каждую минуту, каждый миг я рядом с тобой. Я счастлива уже оттого, что ты есть. Только в те короткие мгновения, когда мы вместе, я по-настоящему живу. Я хорошо понимаю, что мы поступаем неправильно, что не имеем права на наши чувства, но как я могу отказаться от них? В который раз я пытаюсь забыть тебя, но потом встречаю тебя снова и ничего не могу с собой поделать. Если все откроется, я потеряю работу, ты потеряешь семью, наступит хаос. И несмотря на это, я не могу разлюбить тебя. В ту же секунду, когда я начинаю молиться, чтобы все это прекратилось, мне становится страшно, что мои молитвы будут услышаны. И я сознаю, что готова потерять все ради того, чтобы быть с тобой.
Люблю тебя, твоя Л».
Пока он читал, даже воздух в комнате как будто изменился. С каждым произносимым слогом Линда поднимала взгляд, сантиметр за сантиметром — и в конце концов встретилась глазами с Хенриком. Эва чуть повернулась, чтобы видеть его. Выражение лица определить невозможно. Слово «ужас» было первым пришедшим ей на ум. И вот Хенрик развернулся к ней, и впервые за долгое время они посмотрели друг на друга. Она видела, что он боится. Боится, что его подозрения, скорее всего, не беспочвенны. Ей все известно. Чуть улыбнувшись, она встала.
— Послушайте, если позволите, я бы хотела кое-что сказать. Получается, что Линда, по всей видимости, не посылала этих писем, и мы должны ей поверить. Представьте, что кого-нибудь из вас втянули бы во что-то подобное и вам пришлось бы стоять здесь и защищаться. — Она обратилась к Линде. — Я в самом деле понимаю, как вам сейчас тяжело, и считаю, что вы повели себя очень мужественно, согласившись встретиться с нами.
Да закрой ты рот, шлюха, пока оттуда слюни не потекли.
Она развернулась к родителям.
— Как вы считаете? Пусть в этом компьютерном центре все выяснят, а мы попробуем забыть о случившемся, как будто ничего не было. В любом случае мы все должны в первую очередь думать о детях. Разве нет?
Слабый гул, и вот уже кто-то кивает. На лице Хенрика застыло такое же выражение, как и у Линды, — оба сидели, раскрыв рты, и не сводили с нее глаз.
Вот вам и еще одна общая черта, которая поможет им построить общее будущее.
Похоже, только мама Симона придерживалась другого мнения. Притворяться, как будто ничего и не было, нельзя.
Эва с улыбкой посмотрела на Черстин и Линду. Черстин с благодарностью ответила на ее улыбку. Линда, видимо, тоже попыталась сделать что-то похожее, трудно сказать.
Черстин шагнула вперед и положила руку ей на плечо:
— Спасибо, Эва. Огромное спасибо.
Она обвела взглядом родителей.
— В начале следующей недели Линда попросила небольшой отпуск, и мне кажется, это хорошая идея. После всего, что случилось, ей нужно отдохнуть.
Эва посмотрела на Хенрика, который сидел, уставившись в пол. Она знала, что он никогда не наберется храбрости спросить, оправданны ли его подозрения. Не то пришлось бы признать себя трусом и лживым мерзавцем.
Контроль по-прежнему у нее.
Завтра утром, когда он будет выезжать из гаража, она с улыбкой помашет ему рукой, пожелает удачного отдыха и — главное — попросит не лихачить на дорогах.
Ей нужно столько всего сделать, пока его не будет.
~~~
Из-за деревьев лесопосадки он наконец увидел, как «гольф» въезжает в гараж. Все время, пока в доме никого не было, он ощущал тупую боль, потому что не знал, где она. Как только машина остановилась, водительская дверь сразу открылась, и человек по имени Хенрик вышел и быстро направился к дому. Она осталась на пассажирском месте, и, когда на нее упал включившийся в салоне свет, он четко увидел, что она улыбается — он мог поклясться в этом. Потом она вышла, немного постояла рядом с автомобилем и без спешки двинулась к входной двери. В тот момент, когда она взялась за ручку, он нажал кнопку на мобильном — номер был уже набран заранее — и услышал ответ, едва она скрылась в доме.
— Хенрик.
— Это Хенрик Виренстрём-Берг?
— Да.
Он оторвал от дерева кусочек коры. Ему некуда торопиться.
— Вы один?
— Что?
— Вы можете говорить?
— Кто это?
— Простите, меня зовут Андерс, и я... — Он намеренно сделал паузу. — Я должен поговорить с вами кое о чем.
— Вот как, о чем же?
— Будет лучше, если мы с вами встретимся. Мне бы очень не хотелось говорить об этом по телефону.
Трубка замолчала. Он слышал, как где-то в доме зазвенела посуда и закрылась дверь. В одном из окон, с той стороны, где он стоял, зажегся свет.
— О чем, собственно, речь?
— Завтра я могу встретиться где угодно и когда угодно. Назовите время и место.
— Завтра я занят.
Я в курсе, кретин. Но можно успеть до парома.
— А во вторник?
— Тоже не могу. Я буду в отъезде.
Ждать так долго он не сможет, не выдержит. Нужно любой ценой добиться встречи, что ему сказать? Как же противно уговаривать эту скотину, но мысль о том, что он делает это ради нее, придала ему сил.
— Хенрик, для нас обоих будет лучше, если мы увидимся как можно скорее. — И не услышав ответа, он использовал последний аргумент: — Я не хочу больше действовать у вас за спиной.
Воцарившаяся тишина подтвердила, что наживку он заглотил.
Очень удачная формулировка. Откуда неверному мужу знать, кто и с кем действует за его спиной? В то время, когда сам он Действует за спиной у другой? Это должно заинтересовать его и привести на встречу.
Ага, откашливается.
— Мы можем встретиться завтра в девять утра. У главного входа на терминал «Викинг-лайн» на набережной Стадсгорден. Как вы выглядите?
— Я сам к вам подойду. До завтра.
Он отключил телефон, с улыбкой посмотрел на освещенное окно и вернулся к своей машине.
Редко когда ему выпадала такая спокойная ночь, впервые за долгое время он проснулся совершенно отдохнувшим и начал придирчиво перебирать гардероб. Важно одеться правильно, этот Хенрик должен
