Оглашение приговора состоится в четверг.
Эва подняла глаза и снова посмотрела в окно перед собой. Сидела, не двигаясь и пытаясь определить возникшее чувство. Она нашла то, что искала, и даже больше. Но вместо того, чтобы радоваться, она вдруг на мгновение отступила от раскрывшегося перед ней мрака и посмотрела на себя. Как будто тень прежней Эвы попыталась пробиться к ней, чтобы предупредить.
Теперь подумай хорошенько.
Она снова посмотрела на экран.
Что посеешь, то и пожнешь.
Она поднялась, вышла в кухню, открыла холодильник и снова закрыла его, забыв, за чем пришла.
Потом взяла с кухонного стола беспроводной телефон и позвонила в справочную:
— Мне нужен суд Варберга. Соедините, пожалуйста.
Звуки перебираемых клавиш и сигнал.
— Суд Варберга. Мари-Луис Юханнесон.
— Здравствуйте, меня зовут Эва, я хочу узнать приговор по одному из дел, которое слушалось в ноябре две тысячи первого года.
— Пожалуйста, назовите регистрационный номер.
— Я его не знаю.
— Мне он нужен для того, чтобы найти приговор.
— Как его можно узнать?
— А что за дело вас интересует?
— Утонувший ребенок, восьмилетняя девочка, в ее смерти обвинили жену отца ребенка.
—А, это. Ее оправдали, это дело я могу найти и без номера.
— Спасибо, не нужно. То есть ее оправдали, да?
— Да.
— Спасибо.
Она отложила телефон в сторону и открыла холодильник, снова не понимая зачем. Закрывая его, вдруг поймала взгляд Акселя на фотографии, прикрепленной магнитиком к двери холодильника. Вспомнила, как он говорил, что изображает динозавра. Да, что-то есть.
Голубые невинные глаза, верящие всему, что видят.
Убежденные в том, что все люди добрые и говорят только то, что думают. Такие как, например, его любимая воспитательница. Которой он слепо доверяет, она ведь целыми днями печется о его благополучии, хотя на самом деле занята тем, что разрушает весь его мир.
И мысль о том, что именно сейчас Хенрик, вполне вероятно, думает, как бы сделать эту благодетельницу новой приходящей мамой для Акселя, резко пресекла внезапно напавшее на Эву самоосуждение. Ни за что в жизни. Мало того, что он без ее ведома решил отобрать у нее половину детства Акселя, так в добавок к этому ей придется позволить сыну каждую вторую неделю жить под одной крышей с этой дрянью. Никогда! Хенрик пусть живет где и с кем хочет. Но Аксель останется только с ней, и она этого, ей-богу, добьется.
Кстати, а сколько в группе найдется родителей, которые согласятся доверить детей такому человеку? Как они отнесутся к воспитательнице, по вине которой погиб восьмилетний ребенок, потому что та не смогла оторваться от телефона?
Интересная мысль, надо будет выяснить.
И глядя в глаза Акселя, она приняла решение.
Сделала выбор.
Осталось пометить «Линда» наверху распечатанной статьи, поместить ее в конверт без обратного адреса и, заглянув в детсадовский список, написать на конверте адрес мамы Симона. Которая и без того уже достаточно раздражена.
~~~
Год.
Сама мысль как удар под дых. И с каждым повторением боль от удара проникает все глубже. Прошлым летом в отпуске, когда они ездили на машине по Италии. Во время ужинов с друзьями. В Лондоне, куда ее отправили в командировку, а он поехал вместе с ней, и они занимались любовью. И до и после этот ублюдок был рядом. Выставлял его ни на что не способным лохом. Посредственностью, которую можно променять на первого встречного.
Сидя на привинченном к стене диване, он смотрел, как в иллюминаторе каюты люкс плывет причал паромного терминала, а на горизонте высятся телебашни, Никке и Нокке, словно два восклицательных знака надо всем, что происходит дома.
Его сумка так и стояла на полу нераспакованная. Он слышал, как в ванной Линда методично перебирает содержимое косметички.
Год.
Дверь в ванную открылась, Линда переступила порог и в ожидании остановилась. Он заметил, что на ней светло-желтый халат из тонкого шелка и прическа, которой он раньше не видел.
Он вернулся к иллюминатору.
Краем глаза он увидел, что она подошла к кровати, на которой стояла ее раскрытая сумка.
— Ты позвонил насчет полотенец? — Голос звучал сухо и раздраженно.
Он покачал головой и снова посмотрел на нее:
— Нет.
Даже не подумал. Ну да, когда они вошли в каюту, они заметили, что полотенец мало, но по укоренившейся привычке он ждал, что она проявит инициативу сама. Сообщит кому следует и все устроит.
Как всегда.
И он впервые с неопровержимой ясностью понял, как сильно на него повлияли годы брака с Эвой. Как спокойно он чувствовал себя под ее опекой. И оттого, что теперь от этого придется отказаться, оставить в прошлом, его охватил внезапный парализующий страх. Каково ему будет в новых условиях?
— А ты сделаешь это?
Язвительные слова вернули его в действительность.
— Что именно?
— Ты позвонишь насчет полотенец или мне самой это сделать?
— Я могу позвонить, если хочешь.
Уперевшись руками в бедра, он поднялся, подошел к небольшому письменному столу и начал апатично листать рекламную брошюру пароходства.
Скотина.
Он отложил брошюру, забыв, что там искал, и снова повернулся к иллюминатору. На картинке, забранной бронированным стеклом, Никке и Нокке уже не было. Он закрыл глаза, пытаясь преодолеть желание выйти на свежий воздух палубы и посмотреть, видны ли они оттуда.
Повернувшись, обнаружил, что она поставила сумку на пол, а сама сидит на кровати, поджав ноги и опершись спиной на фанерованное изголовье. Под тонким шелком проступали соски, она сняла с себя белье. В руках — каталог «дьюти-фри», но он видел, что она не читает, а просто удерживает взгляд на
