она от него хочет?
— Ты не понимаешь, что речь идет о моей жизни? Твоя мама могла заболеть и вернуться домой раньше. Да что угодно. А я вот она, сижу как идиотка. Или, может, ты этого и хотел?
Он отошел немного назад, остановился и посмотрел ей в глаза:
— Ну ладно, иди и спивайся, если так тебе лучше.
Злость внезапно прошла. У нее появился единственный друг, а она его чуть не потеряла. Когда они выходили, он не успел надеть куртку и теперь стоял, обхватив себя руками и пытаясь согреться.
У нее не было сил на то, чтобы думать. Все и так ужасно, а сейчас ко всему прочему добавилось еще и что-то вроде ответственности за этого юного следователя. Кто знает, что он может натворить, как только она исчезнет из поля зрения? Сама виновата. Не надо было его втягивать.
Она глубоко вздохнула:
— Иди домой и возьми куртку.
Он посмотрел на нее с подозрением:
— Зачем?
— Затем, что ты замерз.
Он снова посмотрел на нее:
— Можно подумать, я не догадываюсь, что, когда я вернусь, ты успеешь смыться.
— Ну и что ты тогда будешь делать?
Они смотрели друг на друга в упор. А потом он вытащил из заднего кармана свой кошелек и сунул его в карман ее куртки.
— Подержи, пока я не вернусь.
Через секунду он оказался уже на расстоянии пяти-шести метров, а потом свернул ближе к домам. Да, сопляк соображает. За него можно не волноваться — с ним все и всегда будет в порядке. Вытащив из кармана его кошелек, она подбросила его на ладони. Потом закрыла глаза и не смогла сдержать улыбку.
~~~
— Я подожду там. В Саду Бьёрна.
Он по-прежнему не был уверен, что она не удерет. Она видела, он колеблется.
— Честное слово, подожду.
Она на самом деле собиралась подождать. Он кивнул и перешел на другую сторону Гётгатан. Она следила за ним, пока он не исчез в дверях библиотеки Гражданского центра.
Дело в том, что, когда он вернулся из дома, на лице его сияла такая ослепительная улыбка, от которой растаяло бы сердце любого — даже несправедливо подозреваемого в убийстве с расчленением. Она не смогла не улыбнуться в ответ, и он раскрыл ей суть первого этапа своего плана. Он сейчас отправит мейл в полицию и сообщит, что на сегодняшнюю ночь у нее есть алиби. Она засомневалась и потребовала, чтобы он не рассказывал о том, где они находились, и самое главное — не называл своего имени. Когда она произнесла все это, он бросил на нее взгляд «ты что, ку-ку?» и объяснил, что, если бы он собирался сообщать, кто он такой, он бы отправил мейл из дома. А так он воспользуется одним из компьютеров библиотеки и таким образом скроет, кто он.
И вот теперь она ждет его на скамейке в Саду Бьёрна. Вокруг Гражданского центра фланировали субботние зеваки, но, к счастью, на других парковых скамейках знакомых не было.
Всего через десять минут он снова вернулся.
— Что ты им написал?
— Я написал, что Сибилла Форсенстрём в данный момент сидит на скамейке у Гражданского центра и что она невиновна.
В первую секунду она в это поверила. В следующую глубоко вздохнула.
— Это не смешно, Патрик.
— Я написал, что хочу сохранить анонимность, но я на сто процентов уверен, что убийца не ты.
Ее пронзила неожиданная мысль.
— А откуда ты это знаешь? Я ведь могла убить всех остальных, кроме последнего.
— Ой-ой-ой, ты действительно выглядишь очень опасной!
Она стояла на своем.
— Серьезно. Подумай, а если это все-таки я?
На его лбу появилась морщинка. Он посмотрел на нее:
— Это правда?
Она помедлила с ответом. Потом чуть улыбнулась.
— Нет. Но, видишь, даже ты засомневался.
— Да, засомневался, но ведь ты же сама начала.
Теперь он был немного раздражен. Она тоже. Она не собирается быть паровозиком на колесиках, с которым он какое-то время будет играться.
— Я просто хотела, чтобы ты понимал, что не все так просто.
Морщинка стала глубже. Сейчас он не мог сообразить, что она имеет в виду.
Это хорошо.
Она намерена по-прежнему оставить контроль за собой. Не отдавать ему.
Он присел рядом, и какое-то время они помолчали. Мимо шли люди, оба провожали прохожих взглядами, но на странную пару на скамейке никто внимания не обращал.
Со стороны Гётгатсбаккен примчались две полицейские машины и свернули к Гражданскому центру. Сирену они не включили, но синий маячок горел, и люди на площади уступали им дорогу. Едва автомобили остановились, как из каждой машины вышли двое полицейских и тут же скрылись за дверями Гражданского центра.
Надо сматываться.
Посмотрев друг на друга, они встали. Быстро поднялись по лестнице вдоль Чэрхувсгатан, а потом свернули наверх, к площади Мусебакке. По-прежнему не разговаривая друг с другом, снова сели на скамейку. В этот день солнцу наконец удалось просочиться сквозь плотный слой туч, который, как крышкой, накрывал Стокгольм в последние недели. Сибилла поставила рядом с собой рюкзак, откинулась назад и прикрыла глаза. Вот бы уехать куда-нибудь за границу. В какую-нибудь страну, где никто ее не ищет и где всегда светит солнце. Она никогда не была за рубежами Швеции, родители когда-то ездили без нее на Майорку, а теперь у нее нет паспорта.
Они просидели молча добрую четверть часа, а потом он повернулся к ней:
— Я собираюсь сходить к матери на работу и порыться в ее компьютере.
Вот так запросто.
— Ты же не имеешь права?
— Не имею, но пойду.
— Мне этого не надо. Я не хочу, чтобы ты в это вмешивался.
Он хмыкнул.
— Но я же уже вмешался!
Да. Это правда. Но, если бы она могла заранее представить себе, какой его охватит энтузиазм, она ни за что бы не допустила всего этого. В его возрасте она сидела тихо, как мышка, и внимательно слушала мудрые слова взрослых.
Ну? И что из нее получилось?
— Ты что, на самом деле можешь сделать это так, что никто ничего не заметит?
— Я просто приду и попрошу позвать мать, а потом попрошу разрешения подождать в ее кабинете.
— Она же на курсах.
