— К сожалению, — я по-прежнему шарил глазами вокруг, — я не могу взять вас с собой. Это слишком опасно. Здесь вы пока будете в безопасности.
Мой взгляд скользнул по высокому зданию из бетона, на котором висел флаг со щекастой хмурой физиономией и буквами Джи-Би. Я показал Мэри-Энн этот дом и сказал:
— Снимите шляпку, здесь это не принято. Платье сойдет. Идите туда, там находится Женский институт. Скажите, что вы только что приехали из Лондона без единого гроша. Ни слова о том, откуда вы на самом деле, иначе вас отправят в сумасшедший дом. В Женском институте вас ждет радушный прием и помощь в трудоустройстве. Пока познакомьтесь получше с этим миром, а я, как только смогу, верну вас в ваш.
— Но…
Краем глаза я заметил преследователя, который вышел из бара под названием «Последняя капля» и оглядывался по сторонам.
— Всего хорошего, мисс Дьюкс, — сказал я.
Вручил ей апельсины — в конце концов, здесь они редкость и предназначались как раз для этого места — и шагнул так далеко, как еще ни разу не осмеливался перемахнуть одним скачком.
4
Бушующий Константинополь
Вскоре я очутился в мире романской суеты и сверкающего неона, парящих над парковыми газонами китайских фонариков, средь которых под Скалой, на которой не было никакого Замка, прогуливались темнокожие люди в широких одеяниях, а на вечернем небе сверкали искусственные созвездия орбитальных небесных городов. Через газон я помчался туда, где не было никакой Кингз-Стэйблз-роуд. Я никогда не бывал в этой вероятности, но узнал ее по отчету: здесь победил Спартак, пало рабство, расцвел капитализм и римляне высадились на Луну где-то в 500 (ну и ну!) году нашей эры и одним-двумя столетиями позже добрались до альфы Центавра…
Я перепрыгнул через ручей, который в большинстве других миров уже давно бы спрятали в канализационную трубу, шагнул между небом и землей в знакомом, но куда менее обнадеживающем направлении и с глухим ударом приземлился среди пыли и пепла. Споткнулся, взмахнул руками и наступил в круг из пылающих угольков, который быстренько перепрыгнул, вновь разметав пепел.
— Ой! — вскрикнул кто-то. Наверное, я угодил в костер этого человека.
— Прошу прощения! — бросил я через плечо. И, не оглядываясь, побежал прочь.
Ранние сумерки освещали лишь небольшие, разбросанные то тут, то там огни. Некоторые из них светили за окнами уцелевших домов. У меня под ногами сквозь покрытый трещинами асфальт пробивались трава и сорняки. Передо мной на расстоянии нескольких метров загорелся случайный листок или клочок бумаги. Я бросился вперед и с силой топнул по земле, так что даже стало больно — вскоре я перестану чувствовать боль. Я шагал в смежные вероятности, как кто-то может прокатиться по земле, вскочить на ноги и побежать.
В Эдинбурге база Улучшителей находится поблизости от неизменной Замковой Скалы, под тем местом, где располагался многоуровневый парк. Я добежал до двери, увидел красную бусину на стене, потянулся рукой в сторону, набрал код в замке и шмыгнул в проем. И окунулся в неяркий флюоресцирующий свет бледных коридоров. Наверняка преследователь последует за мной, поэтому я поднял тревогу. Двое охранников уже поджидали его, когда он скользнул на нашу территорию из вероятности, где этажи автостоянки не разметало от взрыва в Росайте. Захват длился один миг: зашипел газ, вылетела сеть, лазерный пистолет вышибли у него из пальцев.
Охранники привязали его к стулу вместе с сетью. Я попытался допросить своего преследователя до того, как развеется вызванный газом эффект, он соберется с силами и шагнет прочь отсюда.
— Зачем ты преследуешь меня?
Его голова дернулась, глаза закатились, язык вывалился наружу.
— Разве непонятно? Твоя миссия — подрыв Джи-Би-Эра!
— Тебе-то что? — спросил я. — Так или иначе, консерваторы должны питать отвращение к этому режиму — радикальному и даже революционному. Разве вы не выступаете против всего этого?
— Нет-нет. — Он изо всех сил пытался сфокусировать взгляд и перестать пускать слюни. — Это же диво дивное — пережившее падение коммунизма социалистическое государство в действии! Ведь в Стратклайде из идей Канторовича и Нейрата развилось компьютерное планирование. Ты даже не представляешь себе, что может из этого выйти, верно? И мы тоже. Поэтому нам хочется выяснить.
— Что ж, — сказал я, — мне жаль, старина. Без сомнения, это ужасно интересно, но черт меня возьми, если моим родственникам придется страдать на этой Шотландской Кубе хотя бы секундой дольше, чем нужно.
Он втянул в себя сопли и пробормотал:
— Чтоб тебя!
Ясно, что больше мне от него ничего не добиться, поэтому я ждал, когда он придет в себя и ускользнет, коротая минуты колкостями и рассказом о том, чем я занимался в поезде. Он с ужасом и ненавистью взирал на меня:
— Ты явил этому миру
— Кого? — переспросил я. — Теорию о естественном отборе Уоллеса — вот что я вкратце изложил.
Он забился в сетях, приговаривая:
— Не важно. Ты понимаешь, что натворил. А если та молодая особа убедит мир, что эволюция имеет место? И однажды, много лет спустя, где-нибудь на задворках Восточной империи, возможно, грузинский православный семинарист прочтет ее работу, потеряет веру и встанет во главе кровавой революции…
— …которая в любом случае произойдет в этой или другой дыре, — заверил его я. — Над данной проблемой мы как раз и работаем.
— Желаю удачи, — сухо проговорил он.
Он уже пришел в себя и теперь почти собрался с силами, чтобы исчезнуть у нас на глазах.
— А как быть с этим миром? — спросил я. — С этим постъядерным кошмаром? Хочешь, чтобы мы и его оставили в покое?
— Да, — последовал утвердительный ответ. — Посмотрим, что выйдет. Будь что будет!
И он отчалил. Сеть упала на стул. Я взглянул на охранников и пожал плечами.
— C’est la vie,[18] — заметил один из них. — Что ж, теперь вам не помешает чашечка кофе. А еще перевязка.
Вместе с ними я отправился сначала в медицинский кабинет, а потом в столовую. Потягивая горячий черный кофе, я поймал себя на том, что разглядываю стены помещения, обклеенные старыми газетами и страницами журналов, спасенными из руин. Особенно сильно меня поразила передовица газеты «Дейли миррор» от 28 мая 1968 года, на которой были изображены четверо длинноволосых молодых людей в белых футболках с большими черными крестами, которые на цветной фотографии должны были быть красными. Подпись под фото гласила, что это Андреас Баадер, Ульрика Майнхоф, Бернадетта Девлин и Денни Кон- Бендит. С развевающимися на ветру волосами, они стояли перед громадной толпой на помосте с АК-47[19] в руках, а у них за спиной вырисовывался Стамбул — город, на улицах которого они через несколько часов погибнут от града пулеметного огня вместе с подавляющим большинством юнцов.
«Что хорошего может выйти из такой безумной вероятности?» — спрашивал я себя. Подобной той, когда папа римский Павел VI в ответ на победу Израиля в Шестидневной войне 1967 года потребовал вернуть Палестину в лоно Церкви и убедил молодежь Европы выступить для этого в Крестовый поход. Поход закончился нападением на Стамбул — город слишком упрямый, чтобы просто взять и пропустить людской поток. Там резня получила размах международного конфликта, который перерос во всемирную ядерную войну.
