…Усилием воли он вырвался из кошмара. Во рту остался вкус сажи и грязи. Тело было мокрым от пота. Казалось, что от ужаса его кишки скрутились в узел. Он сел и потянул за собой мокрую простыню, которая прилипла к коже. Его сердце, сдавленное легкими, отчаянно молило о воздухе. Гнилостно- цветочный запах джунглей наполнял мозг обрывками кошмарного сна. В тусклом освещении барака он не видел ничего, кроме страшных образов. Дженьюэри схватил пачку «Кэмел», спрыгнул с койки и торопливо вышел наружу. Прикурив сигарету дрожащей рукой, он начал ходить по кругу перед дверью казармы. На миг он испугался, что его увидит чертов психиатр. Но затем Фрэнк отбросил эту мысль. Нельсон спал. Они все спокойно спали в своих постелях.
Он покачал головой и, взглянув на правую руку, едва не выронил сигарету. Там белел его старый ожог, точнее, шрам, оставшийся от ожога. Сколько лет прошло с того дня, когда, снимая с печи сковороду, он пролил на руку кипящее масло? Фрэнк все еще помнил, как округлился от страха рот его матери, когда она вбежала на кухню. «Просто старый шрам», — подумал он, не позволяя себе скатиться в истерику. Дженьюэри оттянул рукав вниз. Остаток ночи, выкуривая сигарету за сигаретой, он пытался выйти из этого состояния. Купол неба посветлел, и за оградой базы проступили контуры джунглей. На рассвете он вернулся в барак и улегся в постель, будто ничего не случилось.
Через два дня Скоулз приказал им взять одного из людей Ле Мэя и выполнить тестовый полет до Роты[52] и обратно. Перед взлетом штабной подполковник строго велел Фитчу не баловаться с двигателями. Они совершили идеальный разбег, набрали высоту и вышли к цели, после чего Дженьюэри уложил муляж бомбы точно в заданную цель.
Фитч провел крутой вираж, развернул машину на сто пятьдесят градусов и уверенно завершил полет плавной посадкой. Уже на Тиниане подполковник поздравил их с успехом и пожал каждому руку. Дженьюэри улыбался вместе с остальными. Прохладные ладони, ровное сердцебиение. Казалось, что его тело было раковиной и он управлял им извне, как бомбоприцелом. Фрэнк хорошо питался, охотно общался с друзьями и, когда психиатр усадил его перед собой для своих хитрых вопросов, выглядел открытым дружелюбным парнем.
— Здравствуйте, док.
— Как вы чувствуете себя, Фрэнк, после нового назначения?
— Все как обычно, сэр. Прекрасно.
— Как аппетит?
— Лучше прежнего.
— Бессонница не беспокоит?
— Влажность воздуха немного мешает, а так хорошо. Наверное, я привык к климату Юты.
Доктор Нельсон засмеялся. На самом деле после страшного кошмара Фрэнк почти не спал. Он боялся засыпать. Разве может нормальный человек видеть такие ужасы?!
— Ваш экипаж избрали для нанесения первого удара. Что вы чувствуете в связи с этим?
— На мой взгляд, полковник сделал правильный выбор. Мы лучшая команда… Точнее, лучший из оставшихся экипажей.
— Вам жаль, что экипаж Тиббетса погиб в нелепом инциденте?
— Конечно, сэр. Мне очень жаль.
«Вот этим словам ты можешь верить стопроцентно», — подумал Фрэнк, глядя на доктора.
После пары шуток, завершивших интервью, он вышел в сияние тропического дня и прикурил сигарету. Помахав рукой Нельсону, Дженьюэри тихо вздохнул. Как он презирал тупого психиатра и его слепую профессию! Мозгов на унцию. Почему он ничего не заметил? Если что-нибудь случится, это будет его вина… Выпустив изо рта струю горького дыма, Фрэнк еще раз удивился тому, как легко обманывать людей, — было бы желание. Любое действие превращалось в акт маскировки, если ты мог управлять событиями откуда-то извне. Таким «откуда-то извне» для Дженьюэри был безмолвный сон,
Пока он размышлял о легкости обмана, доктор Нельсон поманил к себе бортстрелка Коченски. Внезапно Дженьюэри захотелось подбежать к психиатру и сказать:
Вот почему через пару бредовых дней, с наступлением первых минут 9 августа, Дженьюэри был вынужден готовиться к полету для нанесения удара по Японии. В двух шагах от него Фитч, Мэтьюс и Хэддок делали то же самое. Как странно было одеваться и совершать повседневные действия, когда тебе предстояло уничтожить целый город! В глаза бросались несущественные мелочи: линии на руках, швы ботинок, трещины на линолеуме. Он взял в руки спасательный жилет и машинально проверил карманы на наличие рыболовных крючков, бутылки с водой, аптечки и аварийного пайка. Затем настала очередь для осмотра парашюта. На завязывание шнурков ушло несколько минут. Он не мог координировать движения, пока так пристально смотрел на пальцы.
— Пошли, профессор! — сдавленным голосом сказал Фитч. — У нас впереди большой день.
Следуя за ним, Дженьюэри вышел в темноту тропической ночи. Прохладный ветер бил в лицо. Капеллан произнес молитву, и они помчались на джипах по Бродвею к взлетно-посадочной полосе «Эйбл». «Лаки Страйк» стоял в широком круге прожекторов и людей, одна половина которых держала в руках кинокамеры, другая — блокноты журналистов. Они окружили членов экипажа. Это напомнило Фрэнку рекламные премьеры фильмов в Голливуде. После нескольких интервью он поднялся в самолет. Остальные потянулись за ним. Еще через полчаса к ним присоединился Фитч. Он улыбался, как кинозвезда.
Моторы взревели, и Дженьюэри с благодарностью принял их мощный, подавлявший все мысли вибрирующий гул. Буксир потащил самолет на рулежную дорожку — подальше от «голливудской сцены». На какое-то мгновение Фрэнк почувствовал облегчение, но затем вспомнил, куда они собирались лететь. На полосе «Эйбл» четыре двигателя перешли на надрывный вой — две тысячи триста оборотов в минуту. Посмотрев в иллюминатор, он увидел, как знаки, нарисованные на полосе, замелькали перед ним с нарастающей скоростью. Когда почти весь Тиниан пронесся мимо них, Фитч оторвал самолет от земли. Они начали полет к Хиросиме.
Подождав набора высоты, Дженьюэри протиснулся между пилотами, сел в кресло бомбардира и закрепил на спинке кресла парашют. Он принял удобную позу и попытался расслабиться. Рев двигателей, приходивший с каждой стороны, окутывал его, словно мягкий ватин. Б-29 направлялся к Японии. Фрэнк уже не мог повлиять на ситуацию. Вибрация моторов создавала приятное чувство комфорта. Дженьюэри нравилось ощущать ее в носу самолета. Она наполнила его дремотной печалью и полным принятием всего, что происходило.
Внезапно на фоне закрытых век промелькнуло черное безглазое лицо. Фрэнк, вздрогнув, проснулся. Сердце помчалось галопом. Он летел на задание, и пути назад нет. Теперь он понимал, как легко мог отказаться от участия в операции. Ему нужно было сказать правду — что он не желал бомбить японский город. Простота этого решения ужаснула его. И что означало бы порицание каких-то сморчков, друзей Тиббетса и прочих идиотов в сравнении с бременем, которое он взвалил на свои плечи? Однако прошлого
