Имя автора этих стихов еще мало кому было известно в Петербурге — Н. Некрасов.
1838, или этим можно убить любой талант
Зимний дворец загорелся 17 декабря тридцать седьмого года. Царь и вся его семья находились в это время в Большом театре. Царя тут же вызвали из ложи, и он поехал на пожар. Но спасти дворец не представлялось никакой возможности: он пылал, лопались от жара стекла, обваливались золоченые лепные карнизы, обугливались драгоценные наборные паркеты, костром горела инкрустированная перламутром мебель, редкостные гобелены, бесценные картины европейских мастеров.
В доме Асенковых, как и во всех домах Петербурга, горячо обсуждали это событие. Однако вскоре, как водится, нахлынули другие, свои острые и неприятные заботы, вызывавшие грусть и горечь.
4 января 1838 года контора императорских санкт- петербургских театров рекомендовала гардеробмейстеру Александринского театра Закаспийскому, бутафору Федорову, башмачнику Фролову, парикмахеру Тимофееву и цветочнице Мельниковой «отобрать у Асенковой казенные принадлежности».
Речь шла об Александре Егоровне Асенковой.
Все было кончено.
Отныне из двух актрис Асенковых останется только одна.
Александра Егоровна покидала сцену с неохотой и тоской. Ей шел сорок второй год — пора, когда еще можно с успехом играть самые разнообразные роли. Но делать нечего. Пусть хоть Варенька всласть поживет за нее на сцене.
Но у Вареньки все менее получалось «всласть» Ей наносили то легкие, то болезненные уколы, и их откровенная несправедливость особенно огорчала Асенковых.
«Литературные прибавления к „Русскому инвалиду”» продолжали свою линию не слишком завуалированного уничижения Асенковой. В конце тридцать седьмого года, вскоре после победы Асенковой в роли Офелии, газета писала. «. Этой прекрасной водевильной артистке, как уже неоднократно замечено нами, роли в серьезных драмах не удаются. Ей недостает многого, очень многого.
В ней заметно решительное бессилие в выдерживании сцен патетических.»
Не просто бессилие, а еще и «решительное»!
Но что же, однако, такое «патетические сцены»? Сегодня слова «патетика», «пафос» звучат по отношению к сценическому искусству критически. Современное нам искусство, кроме особых, исключительных случаев, патетики не терпит Во времена же Асенковой, как свидетельствует толковый словарь Даля, слово «патетический» означало: «трогательный, возбуждающий чувства, страсти» Значит, газета бросала артистке серьезнейшее обвинение.
Обвинение это звучит дико. Потому что все, кто хвалил в те дни Асенкову, кто восхищался ею, кто смеялся и плакал на ее спектаклях, отмечали прежде всего и главным образом трогательность Асенковой. Так было во многих водевильных ролях. Так было в Эсмеральде и Офелии. Так будет и впредь со многими другими ролями. Трогательность, женская беззащитность, милая непосредственность молодой артистки стали теми главными чертами ее сценического облика, ее огромного сценического обаяния, на признании которых сходятся все, самые разные, никак не связанные между собою свидетели. И только рецензент «Литературных прибавлений к „Русскому инвалиду”» остается при своем особом мнении и всячески настаивает на нем публично.
Можно было бы сегодня пройти мимо позиции этой газеты, тем более что она, по существу, оставалась в одиночестве — большинство периодических изданий, писавших о театре, справедливо считали Варвару Николаевну Асенкову необычайным явлением на русской сцене. Но ложка дегтя, как известно, способна отравить самую вместительную бочку меда. Каждый очередной выпад газеты Краевского приносил Асенковой все новые и новые огорчения.
В письме Одоевскому Краевский писал: «.. Вы говорите, что публика против меня в отношении к театру Но неужели смотреть на публику? Она аплодирует Асенковой более, чем M-me Allan.»
Значит, публика была против Краевского и оценок его газеты! И свидетельствует об этом прогрессивнейший писатель и музыкально-театральный критик Владимир Федорович Одоевский.
Что касается мадам Аллан, то французская актриса Луиз Розали Аллан-Депрео гастролировала в Петербурге с 1837 года и играла во французской труппе Михайловского театра. Как пишет о ней советский театровед Е. Л. Финкелыптейн, Аллан «привлекала аристократическую публику Франции и России изысканностью и элегантностью манер, умением изящно носить театральный костюм». Исчерпывающая характеристика. И вполне естественно, что публика «аплодировала Асенковой более», как бы это ни раздражало господина Краевского.
Успех Асенковой у публики все возрастал, и Гедеонов решил в начале нового, тридцать восьмого года предоставить Асенковой полубенефис — пополам с дирекцией. Это означало, что весь сбор этого вечера, за вычетом расходов по спектаклю, будет поделен между артисткой и дирекцией.
По традиции бенефициант имел право назначить пьесу для своего бенефиса по собственному усмотрению. И Асенкова выбрала переводной водевиль с переодеванием «Полковник старых времен» Играть ей снова предстояло мужскую роль — юного графа Юлия де Креки, которому отец покупает… полк.
Офицеры ждут нового командира полка. Им представляется, что этим командиром будет седовласый, заслуженный воин. И вдруг — о, черт возьми! — приезжает юный, безусый мальчишка, который отныне будет ими командовать. И граф Юлий действительно командует- своеволие его не знает ни границ, ни приличий. Он сажает своих офицеров, а заодно и гувернера под арест. И в конце концов решается пригрозить… партеру:
Партер, однако, не сидел «без шума» и восторженно аплодировал.
Месяца через три после бенефиса произошел неприятный инцидент между Асенковой и Щепкиным.
Щепкин впервые приехал на гастроли в Петербург 11 апреля 1838 года и пробыл в столице более трех недель. Он выступал на сцене Александрийского театра в своих коронных ролях — Фамусова, Гарпагона, городничего. И, естественно, смотрел спектакли александрийцев.
После очередного представления водевиля «Полковник старых времен» Асенкова, которая всегда с
