самому…
«В последний час»: «Три дня назад наши войска прорвали оборону в районе Волчанска и Краснограда. Продвинулись от 20 до 50 километров. Действуют массы танков, большие трофеи…»
Занимаюсь подведением итогов зимней боевой операции. 18 июня была научная конференция врачей ПЭПа, и мне поручили доклад о лечении ранений коленного сустава. Программный доклад! Первый научный доклад в моей жизни. Были представлены все данные — статистика, графики, рентгенограммы, рисунки моей операции. Говорил два часа, горячо говорил, и… не уложился. Но выдержали все, не разбежались. Потом были прения, и мне изрядно всыпали. Больше всего попало за незнание авторитетов.
А Бочаров сказал:
— Надо мне было с вами прорепетировать… А то уж очень долго, едва с трибуны стянул…
ППГ-2266 лихорадит.
Комиссара и Тихомирова снимают, отправляют в резерв фронта. Перед отъездом Зверев зашел ко мне.
— Ну, будь здоров, Николай Михайлович! Едва ли теперь увидимся. Если что не так было, извини… Всегда хотел, как лучше. Только о деле беспокоился. Хоть и не досмотрел за начальником…
— Знаю… Куда? На передовую?
— Другие давно воюют, и я должен. Выполню свой долг перед Родиной. Там я, может быть, нужнее… Я твердо знаю: выполнит.
Начальника судили военным судом, хотя не арестовывали. Рассказывают, что обвинили в растрате, вспомнили и пьянство во время переезда в Калугу. Приговор был суровый: десять лет… Но потом заменили отправкой в полк. Заходил к нему незадолго до суда. Единственный раз был на квартире. Связь ослабела еще после переезда в Егорьевск, а в Калуге совсем порвалась. Просто потерял к нему интерес, и он тоже не пытался сблизиться. Хотя работал хорошо. Как только приехал тогда, 27 января, сразу все наладил.
Хаминов уезжал на вокзал вечером. Пьяный, со слезами лез ко всем целоваться. С трудом забрался в пролетку, а там вдруг выпрямился и снова стал важным и значительным, каким мы его знали в походе. Эта странная метаморфоза почему-то вызвала у меня уверенность, что на фронте он подтянется…
Лиза уехала в Череповец, домой. Ее комиссовали из-за обострения ревматизма. Зоя выходит замуж за какого-то командира и уезжает к нему в часть. И когда она сумела при такой работе? Но факт… Тамару тоже демобилизуют по состоянию здоровья — надорвалась за зиму… Интенданты сменились. Повозочные — раньше всех. Скоро останутся только Чеплюк, Канский, я, Лида да, пожалуй, белозерские лошади.
В начале марта к нам пришло пополнение — много новых сестер из Москвы, сразу после курсов. Хорошие девушки, хотя ничего толком не умели делать. Быстро научились. Особенно отличились Катя Яковлева, Аня Сучкова, Тася.
У аптекарши новый заместитель — Зинаида Николаевна Фурсова, Зиночка. Москвичка, низенькая, толстовата, очень принципиальная, и нам нравится. В нашем отделении новый врач — Нина Николаевна. И, самое главное, начальство новое. Комиссар — майор Казаков, высокий, плотный, лет сорока пяти. Раньше был политруком в одном крупном московском госпитале и оттуда хочет перенести все порядки. Будет налегать на дисциплину, занятия и всякую формалистику.
Ох, уж эти занятия… Понятно, что они нужны, для дисциплины нужны, но разве легче от этого? Особенно противна СХЗ — санхимзащита. Газы, иприты висят над нашими головами с начала войны. Еще установили строевые для сестер и санитаров. Девчонки просто возненавидели майора. И больше всего — за вечерние проверки. Когда было работы много, никто не проверял. Да и какая нужда — работали ведь почти по двадцать часов. А сейчас дело другое. Во-первых, появилось кое-какое свободное время. Во-вторых, и парней в Калуге немало. А девчонки — всегда девчонки, даже на войне. Трудная задача у комиссара.
С новым начальником дело проще. Конечно, не Хаминов. Но зато мягкий, интеллигентный. Военврач 2-го ранга Леонов — прекрасный глазник, москвич. Должностью тяготится, но отказаться по слабости не смог.
Еще у нас новый начальник АХЧ — вместо Тихомирова. Молодой техник-строитель Макеев.
Итак, ППГ-2266 вступил во второй год войны в новом составе.
Я чувствую, что вчерне мы сладили с коленными суставами. На очереди — «бедро». Ампутация среди тех, кого мы лечили гипсами зимой и весной, двенадцать процентов, смертность — восемь процентов.
По этому поводу и состоялся разговор с Бочаровым.
— Аркадий Алексеевич, давайте обсудим, как лечить «бедра».
— Чего ж обсуждать? Тактика известная. Одинокая. Уже есть приказ Банайтиса — распространить нашу методику на все госпитали фронта. Готовится приказ Главсанупра по госпиталям Минздрава.
— Аркадий Алексеевич! Ведь это заблуждение — с гипсом.
— Н-ну-ну…
Снова — в который уже раз! — перечисляю недостатки гипса в конкретных условиях войны.
— Глухой гипс — это миф!
Бочаров начинает сердиться. Он не закричит, конечно, только щеки порозовели. Долго спорили, но я получил разрешение попробовать лечить переломы бедра вытяжением.
Приготовились: достали шины, спицы, дрели, скобы… Я ведь был пару месяцев в травматологии, правда, еще аспирантом. Механика эта нехитрая — вытяжения. Случай представился скоро.
В июле привезли партию раненых. Среди них было несколько человек с высокими переломами бедра, очень тяжелые. По старым представлениям не миновать ампутации, а то и помереть можно… Мы наладили пятерым скелетное вытяжение на шинах Бэлера. Солдаты сразу прозвали их «зенитками» — вверх и в сторону торчали выступы шины с грузом.
Через пять-семь дней раненые были неузнаваемы. Температура снизилась, самочувствие стало просто хорошим, хотя раны гноились. Аркадий Алексеевич все внимательно просмотрел и сказал:
— Да. Убедительно. Но пока — мало. Продолжайте.
Я торжествовал. Нет, я ликовал! Не потому, что я придумал новое. Все это давно известно. Просто я почувствовал, что теперь можем лечить «бедра», раненые не будут больше умирать. Не стыдно будет смотреть им в глаза! Наконец, пришла зрелость в лечении ранений конечностей. Теперь мы готовы к наступлению.
Но наступления не было. Хуже того: на юге наши войска отступали… Немцы подошли к Воронежу, форсировали Дон и двигались к Волге и на Кавказ.
Комиссар приказал собрать всех командиров: читали приказ Сталина. Приказ № 227. Ничего подобного мы никогда не слышали. Текст не запомнился мне, но содержание осталось навсегда: объявить решительную борьбу трусам, паникерам, нарушителям дисциплины. Осудить настроения тех, кто считает, что наша страна велика, что можно еще отступать. Командный и политический состав обязан обеспечить резкий перелом в военных действиях. «Ни шагу назад!»
Расходились потрясенные и подавленные. Про себя я думал: все правильно. Уже доказали, что можем воевать, значит, должны! Кто-то не умеет делать свое дело, также как мы не умели лечить коленные суставы и бедра. Нас бы тоже стоило взгреть — за беспорядки, за результаты…
18 августа меня срочно вызвали в госпиталь: начался поток раненых. У нас было все готово. Два огромных ящика гипсовых бинтов заготовил Иван Иванович. Сестры накрутили несколько мешков шариков и салфеток. Мы не боялись никакой работы.
«И грянул бой…» В сводках что-то скупо сообщалось о сражениях под Ржевом.
Раненых — масса. 19 августа в Калугу пришло девятнадцать летучек, свыше четырех тысяч раненых, к нам в госпиталь больше четырехсот.
Но мы работали, как часы. Всех раненых мыли, переодевали в чистое, все лежали на матрацах с простынями, три раза в день горячая пища… Всех перевязывали и оперировали в день поступления. И работали только до полуночи. Конечно, всех раненых эвакуировали в гипсах. Раненые не те, что зимой. Солдаты отдохнули, поправились, медсанбаты и ППГ подучились и оснастились, транспорта прибавилось.
