медсанбат. Бросали в машины, что поближе лежало, забрались наверх сестры и врачи, поехали. Капитан успокоил:
— Тут восемнадцать километров. Мигом домчим — и обратно. Все заберем.
Мигом не домчались, потому что дороги товарищ не знал. Начало смеркаться, когда подъехали к назначенному пункту — в село Покровское…
Тут мы увидели передовую. Нет, тыл, конечно, но — дивизии. Передовая для солдата — это его окопчик. Для госпиталя — пятнадцать километров от него. Такова психология.
Пулеметные очереди слышны отчетливо, но дело не в этом. Покровское было полностью сожжено немцами, остались полуразрушенная церковь и школа. В них ютился медсанбат, мы видели, как подходят машины с ранеными, их выгружают и ставят носилки прямо на снег. Поди требуй от них радикальную обработку «бедер»!.. Затурканный начальник медсанбата сказал, что километрах в трех есть деревня Угольная, сплошь забитая ранеными их дивизии, и что они лежат там совсем без помощи… Указал нам дорогу.
Да, вот она — настоящая война!
Подъезжаем к Угольной уже при луне. Видны домишки, разбросанные в беспорядке между голых огромных лип. Много разрушенных, остались лишь печки, припорошенные снегом, и черные трубы. Окоченели совершенно — целый день на таком морозе… Одеты обычно, как в Калуге: гимнастерка и шинель.
Машины стали у крайних домов. Холодно, накурено и тесно… На полу, на лавках, на печке лежат раненые… Отпрянули в ужасе… Но в следующих домах было то же самое. Вся деревня забита ранеными, свезенными сюда прямо из полков. Около полупустой хаты выгрузились. Улеглись прямо на полу, не евши. Было одиннадцать часов вечера…
Встал, когда чуть обозначилось серое окно. Растолкал начальника АХЧ, и пошли на разведку.
В деревне домов сто, разбросанных в радиусе полутора-двух километров. Третья часть их разрушена или сожжена. Между домами — окопы, наполовину засыпанные снегом. Здесь был передний край нашей обороны. В центре деревни есть школа, но от нее остались только стены и крыша.
Почти все надворные постройки в домах уже разобраны на топливо, и дрова будут большой проблемой. Пустых домов, пригодных для жилья, нет. Большая часть занята ранеными, в других — разные службы тылов дивизии, которые все еще не уехали.
Но раненых нужно принимать, и наше первое дело — развернуть перевязочную. Наконец нашли избу, из которой только что уехали постояльцы. Довольно большая комната и рядом, за печкой, закуток. На себе приволокли минимум вещей и поставили два стола — стерильный, для инструментов, и операционный. Канский установил в сенцах автоклав, и часам к трем операционная-перевязочная была готова.
Мы с Залкиндом поделили деревню на два конца, поделили персонал и к полудню уже приняли раненых. Приняли — это значит, что старшие и младшие сестры обошли «свои» территории и сосчитали «по головам». Триста двадцать человек в двадцати восьми хатах. Прежде всего, их нужно кормить. Чеплюк установил котел, разобрал сарай и сварил кашу, но как ее раздать? Посуда была еще на станции… Начали разносить в котелках, ведрах. Как здесь, не хватало людей… В Калуге мы мобилизовали дружинниц, а здесь население было эвакуировано. Санитаров у нас всего восемнадцать — половина еще не пришли с обозом, другие заняты на заготовке дров.
К полудню поднялась метель и замела проселок, который сворачивал к Угольной с наезженного большака. Машина уже не прошла, только лошади. Обоз подошел только ночью — долго искали дорогу…
До темноты я сумел заглянуть в соседние с перевязочной дома — картина была невеселая. Всех раненых нужно было оперировать, потому что они лежали в первичных повязках, которые им наложили в полковых пунктах.
В первый день мы оперировали четверых. Мне попался раненый в грудь. Рана слева на боковой поверхности груди, обширная — видимо, крупным осколком. Снесен большой участок кожи и мышц, пересечены пять ребер. Зияют серые дышащие легкие… Пришлось произвести операцию ушивания пневмоторакса, затампонировать плевральную полость. Наложили тугую повязку, отнесли в соседнюю хату, положили на печку. Надежды почти никакой…
У других трех раненых были повреждения сосудов с омертвлением, и им сделали ампутации — два плеча и одна голень.
В полночь работу закончили, потому что дальше упорствовать было бессмысленно — в темноте выбрать раненых, нуждающихся в срочных операциях, невозможно.
Все врачи и перевязочные сестры улеглись прямо на полу в закутке. Было очень холодно.
Мы с Залкиндом договорились так: один работает в перевязочной, другой занимается организацией и обходами.
С самого утра начали поступать новые раненые. Тяжелых везли на лошадях прямо из полков, а ходячие шли пешком. Я пытался организовать что-то вроде сортировки — освободили одну большую избу. Но… через час «сортировка» была полна.
Важнейшая задача — перевязочная. Ни одного подходящего дома. Нужна большая палатка, с бочкой вместо печки. С трудом натянули ее: колья не шли в замерзшую землю, пришлось вмораживать в лед. Только вечером растопили печь в новой перевязочной и развернули семь столов. Часов в одиннадцать вечера работа замерла, и вся Угольная погрузилась во мрак. Сестрам и санитарам вменено навещать свои хаты.
9 февраля наша бригада работала в новой перевязочной. Залкинд и Надя делали обход, отбирали на перевязки, майор организовал перевозку на санях к перевязочной. Здесь Бессонов с помощником разгружали и ставили носилки на пол у входа. Дальше раздевали. Стаскивали шинель, ватник, валенки, шапку и клали на стол. Тут снимали лишь часть одежды, где нужно оперировать. Но Лида Денисенко стояла у инструментального стола в стерильном халате, как положено!
Не так много мы сделали за этот день, хотя работали вовсю. К вечеру подсчитали: сорок человек, из них четырнадцать ампутаций.
Кроме перевязочной, организовали «летучку». Это Лина Николаевна с Машей и с санитаром, нагруженные биксами, шинами и бинтами, ходили из дома в дом и перевязывали раненых на месте. Хотелось хоть чем-нибудь помочь тем, кто дожидается очереди в перевязочную.
Хозяйственники уже сумели обеспечить водой, три раза готовили горячее, в каждый дом завезли немного дров. Печь топили сами раненые. Страшно, вдруг — где-нибудь вспыхнет пожар. Но другого выхода не было, один санитар на три-пять домов. Конечно, он дежурил бессменно и спал с ранеными. Только палатные сестры имели «базу» — одну небольшую хату, где Броня пыталась устроить им минимальный отдых. Но не все они пришли ночевать — некоторые свалились на своих «объектах».
10 февраля — мой день работы в палатах и руководства «летучкой». Я выбрался на обход только часов в десять — пока утрясались всякие неполадки с питанием и размещением вновь прибывших. Вхожу в хату прямо с улицы, так как сени разрушены. Клубы морозного воздуха, полумрак после яркого дня. Окрик:
— Двери закрывай!
Закрываю. Рассеивается туман, привыкают глаза. Оконце маленькое, наполовину закрыто снаружи соломой для тепла…
— А, доктор пришел… Наконец-то!
Смотрю: на полу лежат самые тяжелые — с шинами Дитерихса. На печи и на полатях места заняли самые легкие и самые бойкие.
— Приготовьте карточки!
Ворчат.
— Только и ходят, считают да проверяют…
— Перевязку бы…
— Эвакуируйте нас!
Обхожу и смотрю каждого: проверяю карточку, сыворотку, обработку раны, повязку, ощупываю
