увидела, – связка шаров, подвешенная над тортом в форме приза, на котором две руки соединились как бы аплодируя. Трудно было не позавидовать.
Потом навалились фотографы. Сначала Элеонор со всей труппой, чтобы отметить победу сериала. Затем с Элеонор в центре, чтобы отметить ее личный успех. Из женщины, которую работники на съемочной площадке старались всячески избегать и даже прозвали Британской Щелью, она вдруг превратилась в королеву-мать, нежную и ласковую, самого верного друга для каждого.
Она попала в струю и понимала это. В обед позвонил ее агент и завопил:
– Все получилось, сладкая ты моя, мы добились. Ты будешь играть Эмму Гамильтон, радость моя. Еще раз поздравляю!
Катерин же во время обеденного перерыва узнала крайне огорчительные новости. Она жевала рисовую лепешку с белым мясом индейки в своей спартанской уборной и повторяла с Брендой диалог, когда зазвонил ее личный телефон.
– Мам, это ты, мам?
То был расстроенный голос Томми.
– Что спуталось, милый? В чем дело?
Она услышала, как ее сын пытается подавить рыдания и заговорить.
– Мам, это папа. Я только что разговаривал с ним по телефону, и он… и он…
– Томми, Томми, пожалуйста, перестань плакать, хороший мой, и скажи мне, в чем дело.
– Это папа… он мне сказал… у него… ему сказали…
– Что? – обеспокоено спросила Катерин, бросая взгляд на часы. – Томми,
Без пяти два. О Господи, почему все несчастья в ее семье и вообще в жизни происходят обязательно в конце обеденного перерыва, когда в любой момент может послышаться этот ужасный стук в дверь?
– Томми, ты должен сказать мне, что тебя так расстроило.
– У папы рак, – прорыдал он. Трубка в руках Катерин затряслась.
– Рак? О Господи, дорогой, ты уверен?
– Конечно, я уверен. – Рыдания слегка поутихли, разделив груз, он почувствовал облегчение. – И он уверен.
Бренда подняла голову от груды почты и увидела белое лицо Катерин.
– Расскажи мне все, дорогой.
– Я утром собирался в школу, но тут позвонил папа. Сказал, что должен со мной встретиться. Очень важно, так он сказал. Я напомнил ему, что опаздываю в школу, но он сказал, это важнее, чем школа. Я тебе звонил, мам, – добавил он с упреком, – но не застал.
– Я, скорее всего, была на съемочной площадке, дорогой. – Черт бы все побрал, почему она не может быть со своим ребенком, когда он в ней нуждается?
– Ну, я пошел на квартиру к отцу. Уф, ну и конура. Ты ее видела?
– Да, дорогой, видела. Я знаю, тебе тяжело, но продолжай, пожалуйста.
– Папа сидел в кресле, вроде бы пьяный немного, так мне показалось. Глаза, знаешь, такие остекленевшие.
– Да, – мрачно кивнула она, – знаю.
– Ну, он меня усадил, дал мне банку кока-колы и рассказал, что был сегодня у врача и этот мужик сказал ему, что у отца рак.
– Где? Где у него рак?
– Не знаю, – ответил Томми пустым детским голосом. – Он не сказал. Он был пьян, мама, и, наверное, еще и накурился. Что мы будем делать? У него нет денег, он говорит, у него не хватит на лечение. Он говорит, нужна операция. Он сказал, это будет стоить, блин, забыл, но тысячи и тысячи долларов.
– Разве у него нет медицинской страховки? – Катерин заранее знала ответ, но в этот момент раздался стук в дверь и крик:
– Через пять минут на площадку, Китти.
– Ладно, – крикнула она в ответ.
– Теперь слушай, Томми, слушай как следует. Не надо так расстраиваться. Во-первых, в наше время рак лечат, ты же знаешь.
– Разве, мам? Ты точно знаешь?
– Разумеется, я знаю точно. – Она постаралась говорить с оптимизмом, которого не испытывала. Если у Джонни рак, то, скорее всего, рак легких. Ничего удивительного, если учесть количество сигарет, выкуренных им за последние двадцать лет. Когда она начала сниматься в шоу, он увеличил свою дозу до невероятных трех пачек в день. Она перестала к нему приставать с этим. Это его жизнь, так ведь? Вряд ли что хорошее его теперь ждет, особенно с раком, но она должна попытаться помочь ему ради их сына.
– Томми, не волнуйся ни о чем. Сейчас два часа. Разве у тебя сегодня нет баскетбола?
– Есть.
– Так вот, иди и играй. Неважно, что ты сегодня утром пропустил школу. Скажи учителям правду. Скажи, что твой отец заболел. Теперь мне надо самой позвонить ему и пообещать сделать все, что смогу.
– Правда, мам, ты сделаешь?
– Конечно. Ты знаешь, я сделаю все, что в моих силах.
– Слушай, мам. – В голосе Томми снова зазвучало беспокойство. – А папа умрет?
– Да нет же.
– Ну, если он умрет, ты уж позаботься, чтобы с тобой ничего не случилось, – предупредил он ее. – Обещаешь?
– Не волнуйся, дорогой. – Послышался новый стук в дверь. – Я в отличной форме.
– Давай тащи свою задницу на площадку
– Слушай, пошел ты на хрен, – неожиданно озлилась Катерин. – У меня тут срочные семейные дела, Бен.
– Надо же, какие новости, – съязвил Бен. – У тебя этих срочных дел больше, чем блох у собаки. Говори это Гейбу Хеллеру. Нам до конца съемок надо снять восемь минут пленки, и все теперь ждут только тебя.
– Ладно, ладно, – закричала она. Затем тише сказала Томми: – Со мной ничего не случится, Томми, обещаю.
– Чудесно, мам, а ты к ужину домой придешь?
Как часто бывает с молодыми, Томми уже был в хорошем настроении.
– Я не пропущу ужин с тобой ни за что на свете.
Джонни тупо уставился на обои в желтых пятнах; сверху обои ободрались, как раз там, где за плохо покрашенными лепными украшениями угнездилось тараканье семейство. Он уныло следил, как сначала один таракан, потом другой спустились по стене. Он знал, куда они направляются, – к протекающей трубе под разбитой раковиной в углу, где еще целая армия тараканов проживала под гниющими досками пола.
– Мне нет абсолютно никакого гребаного резона продолжать жить, – пробормотал он настолько громко, что один таракан решил на всякий случай спрятаться до лучших времен.
Джонни уставился на комод, где стояло несколько фотографий в дешевых рамках. Серебряные рамки, которые они с Китти поделили поровну, давно были заложены, но некоторые фотографии, свои самые любимые, он сохранил. Их свадебное фото. Он не смог от него избавиться, на нем, сидящие в черной машине с открытым верхом, они выглядели детьми, такие молодые, такие счастливые, такие влюбленные.
– И такие беременные, – цинично добавил он и взял фотографию. Потом вытащил ее из рамки и порвал пополам, потом на четвертинки и, наконец, на восьмушки, которые, подобно конфетти, разбросал по комнате.
Да, она уж точно была тогда беременна, эта прекрасная, жизнерадостная цыганка с волосами цвета воронова крыла, на которой он женился. Да и то сказать, ничего удивительного, если учесть, как часто и
