— Ивану Васильевичу весть пошлю о нашем прибытии.
— Посылай, ради Бога. Я спрашиваю: остановились для чего?
— Подождем ответного слова его.
— Иль не родные вы? Чего ради такая морока?
И в самом деле, если раскинуть умом, то действительно — морока. Но Иван, царь-самодержец, просто так шагу не сделает. Хитер и коварен. Делать, однако, нечего. Прежде нужно было предвидеть.
«Обереги нас, Господи. Особенно сынов моих и супругу любимую…»
Но рок определял иное, а его предначертания изменить непосильно даже самому Богу.
На дороге из Александровской слободы показался царь с малой свитой. Шла на рысях. Вроде бы покойно. Отлегло на малое время у князя Владимира от сердца. Вот царь миновал околицу, перейдя на шаг, и тут из леса, что слева подступал к выпасам, выпластал многосотенный отряд конных стрельцов в полных боевых доспехах, словно неслись они к неминуемой кровавой сече — всадники по полном скаку начали обтекать деревню справа и слева.
Княгиня Евдокия в страхе прижалась к мужу.
— Конец наш пришел! Конец!
Она женским сердцем почувствовала беду не только для мужа, но для себя и детей своих; знала, как расправляется Грозный с опальными. Никого из родных не щадит.
Мамки и няньки подвели к князю и княгине их детей, и княгиня обхватила их, прижав к себе. Хотела было подбодрять их, но не решилась лукавить в последний час их жизни.
— Сыны мои, вы такие же Владимировичи, как и тиран царствующий, который приближается к нам. Не жмитесь покорно, не кланяйтесь раболепно. Не позорьте рода своего. Помните, честь превыше всего!
Мамки и няньки залились слезами, слушая княгиню, но она построжилась:
— Не время еще оплакивать. Поостерегитесь, однако и вы, укройтесь в доме.
— Мы не отойдем от вас, — настаивали на своем мамки, а им вторили скучившиеся вокруг господ боярыни и служанки княгини да слуги путные. Безоружные, ибо охрану поезда взял на себя Богдан, посоветовав оставить малую дружину в Костроме, наказав ей сплотиться в Нижний Новгород с речным флотом и ждать там князя Владимира.
«Зря послушал, — упрекнул себя князь и хмыкнул. — Не все ли равно. Разве плетью обуха перешибешь?»
Однако погибнуть в сече не краше ли смерти от топора палача или яда?
С приближением царя Евдокия более настойчиво потребовала от всех слуг, чтобы укрылись они по домам, оставив их одних, но никто не пошевелился. А Грозный уже совсем близко, а Бельский сычом глядит, запоминая, кто не просто служит князю по обязанности, а предан ему душой и сердцем, чтобы сказать самодержцу о них слово, приговорив тем самым к смерти.
Князь Владимир поднял руку.
— Мы кланяемся вам низко за верную службу вашу, но теперь послушайте княгиню, разойдитесь по домам, оставьте нас одних.
Воля князя непререкаема. Пошли, понурив головы, словно на казнь.
— А мы, — обратился он к жене и сыновьям, — войдем в церковь и станем в молитве восхвалять Господа Бога нашего…
— Исповедоваться бы не грех.
— И то верно.
Но только они вступили на паперть, как все церковнослужители, не только поп, но и пономарь, чтец, иподиакон выскользнули из церкви через задние двери. Они службу правили вблизи Александровской слободы и были весьма наслышаны о гневе царя не только на мирян, но и священнослужителей.
Тишина в церкви замогильная. Ни души.
— О, Господи! — вырвался стон у княгини. — Даже слуги божьи бегут! Что же ты, царь-изверг, сотворил с Россией?! Какой же ты помазанник Божий?!
— Не гневись душой, не вскипай сердцем, — успокоил жену князь Владимир. — Давай помолимся с покаянием, дабы простил Всевышний грехи наши вольные и невольные.
Не успела она опуститься на колени, как в церковь вошел Грозный. По правую руку — наследник престола — сын Иван, по левую — Федор. На полшага отстав, шли достойный преемник Малюты Скуратова Богдан Бельский и Борис Годунов. За их спинами — чашники с четырьмя кубками вина в руках.
Получается, никого из семьи не намерен щадить. Даже детей, чистых душой.
С низким поклоном и иезуитской ухмылкой на лице государь предлагает:
— Выпьем за здоровье наше, дорогие гости мои.
Ему подали кубок с вином. Ясное дело, с неотравленным. Поднесли ядовитые кубки князю Владимиру, княгине Евдокии и юным княжатам. Но те не спешили их брать. Тогда Грозный вновь с язвительной ухмылкой:
— Сдвинем кубки за здравие.
— Не в храме же Божьем творить лихо? — вполне спокойно ответил князь Владимир, отводя руку подающего ему кубок. — Не в церкви же свершать смертельный грех, умерщвляя детей неповинных и женщину.
— Тебе ли говорить о смертном грехе, кто намерился умертвить и меня, и всю мою семью, самому же сесть на престол, завещанный мне самим Господом Богом?! Не по твоей ли тайной воле гибли мои жены от яда?! Не ты ли ускорил смерть моего первенца? Пей теперь сам, чем желал напоить меня!
— Нет! Не грешен я! Да, было искушение в дни твоей болезни, но не себя ради алкал я, а державы для. Твое малолетство дорого стоило Руси, семибоярщина загнала ее в угол. Малолетство Дмитрия, первенца твоего, совсем бы подорвало державу. Не хотел ни я, ни многие бояре и дворяне, тебе душой преданные, отдавать власть на откуп Шуйским и иным таким же, кому не держава дорога, а живот свой. Но былое быльем поросло. Я давно служу тебе праведно…
— Не гневи Бога! С твоей подачи травили моих жен. И теперь вот замыслил на меня. Господь уберег своего помазанника, потом он простит мой вынужденный грех. Пей!
— Нет! Я не хочу быть похороненным без покаяния, как самоубийца! Не желаю!
Прильнула к нему княгиня Евдокия и заговорила, словно горлица:
— С покаянием ли схоронят после топора палача? Судьбу не переиначишь. Смирись. Твоему примеру последуем и мы. А покаяние? Не мы же себя отравим, а мучитель наш. Всевышний рассудит и даст каждому по заслугам его.
Князь поцеловал жену и молвил облегченно:
— Ты права.
Благословил сыновей, попросив у них прощения, что не смог уберечь их от ранней смерти, чем подсек корень рода древнейшего, а сыновья поклонились ему и почти в один голос:
— Не на тебе, отец, вина.
— Ишь ты, малы-малы, а смышлены. Все верно понимают.
— Да, Бог рассудит. Выпьем яд и станем молиться.
Он взял кубок.
— За здравие твое, государь.
Слова княгини Евдокии совсем иные:
— Будь ты проклят, изверг. Желаю от всего сердца и тебе безвременной лютой смерти. И твоим сыновьям. И вот этим, кто родится!
Сыновья князя Владимира осушили кубки молча и величественно возвратили их слугам. Затем все четверо пали на колена и начали молиться, прося у Бога принять их души грешные и без покаяния, а своей волей покарать царя-злодея.
Началась агония. Грозный с наслаждением взирал на терзания отравленных. Он, было видно, упивался местью, и Богдан, глядя на царя, думал:
«Неужели и впрямь считает, будто князь Владимир замышлял его отравить?»
Похоже, так и было. Он не покинул церкви, пока не окончились муки несчастных, после чего велел привести всех их слуг. Когда же они, уверенные в скорой над ними расправе, предстали пред очи
