Повернувшись к капитану Катлеру, она с милой улыбкой произнесла:
— Я очень ценю ваш подарок — это ведь ваши любимые цветы. Но букет будет не полным, пока в нем нет моих любимых цветов. Знаете, здесь за углом есть цветочный магазин, прошу вас, сходите и купите ландышей. С ними букет будет просто изумителен.
Благодаря этому тактическому ходу тут же была достигнута первая цель: удаление со сцены взбешенного Бруно. Он как раз царственным жестом, точно скипетр, вручил свое копье жалкому Паркинсону и собирался воссесть, словно на трон, на одно из обложенных подушками кресел, когда этот открытый знак внимания, обращенный к сопернику, пробудил в нем вовсе не царскую обидчивость. Опаловые глаза его тут же вспыхнули, огромные смуглые кулаки на миг сжались, и в следующую секунду он, едва не выбив дверь, скрылся в своей гримерной. Тем временем попытка мисс Рим привести в действие английскую армию оказалась не такой успешной, как можно было ожидать. Катлер действительно вскочил и, словно получив приказ, безропотно направился к двери, даже позабыв надеть цилиндр. Но, возможно, некоторая нарочитая непринужденность в позе Сеймура, стоявшего у одного из зеркал, заставила его насторожиться. У самого выхода он остановился и покрутил головой, как сбитый с толку бульдог.
— Нужно объяснить этому болвану, куда идти, — шепнула Аврора Сеймуру и выбежала на порог, чтобы побыстрее спровадить гостя.
Сеймур, продолжая стоять в элегантной свободной позе, внимательно прислушался к тому, что происходит на улице, и, похоже, обрадовался, когда леди, выкрикнув последние указания капитану, засмеялась, повернулась и убежала в противоположную сторону проулка, в ту сторону, которая выходила на бульвар, идущий вдоль Темзы. Однако через пару секунд лик Сеймура снова омрачился: у мужчины в его положении так много соперников! К тому же с той стороны проулка находилась дверь в соседнюю гримерную Бруно. Не теряя чувства собственного достоинства, он вежливо перебросился с отцом Брауном парой слов о Вестминстерском соборе[13] и возрождении византийской архитектуры, после чего и сам вышел за дверь и повернул в сторону дальнего конца проулка. Отец Браун и Паркинсон остались одни. Оба не имели склонности к пустым разговорам. Костюмер прошелся по гримерной, выдвинул из стены пару зеркал, задвинул обратно. Его жалкие темные сюртук и брюки производили еще более убогое впечатление из-за того, что в руке он держал сверкающее волшебное копье Оберона — царя эльфов. Каждый раз, когда он брался за раму и выдвигал из стены очередное зеркало, в гримерной появлялась новая облаченная в черное фигура отца Брауна. Зеркальная комната наполнилась отцами Браунами, которые парили в воздухе, словно ангелы, правда, вверх ногами; исполняли головоломные кульбиты, как цирковые акробаты; или стояли, повернувшись ко всем спиной, как отъявленные невежи.
Сам отец Браун, похоже, не замечал всей этой армии своих двойников, он лениво наблюдал за передвижениями Паркинсона, пока тот вместе с несуразным копьем не удалился в комнату Бруно. Оставшись один, священник предался одному из тех совершенно бессмысленных занятий, которые неизменно доставляли ему скрытое удовольствие, — стал подсчитывать углы наклонов зеркал, углы каждого из отражений, угол, под которым зеркала уходят в стену… Но вдруг он совершенно четко услышал громкий, внезапно оборвавшийся, словно подавленный, крик.
Священник вскочил и настороженно прислушался, и в тот же миг в комнату снова ворвался сэр Уилсон Сеймур, белый, как стена.
— Что это за человек в проулке? — крикнул он. — Где мой кинжал?
Отец Браун и слова не успел вымолвить, а Сеймур уже принялся обыскивать комнату в поисках кинжала. Но прежде чем он успел найти это или какое-либо другое оружие, с улицы донесся частый топот и в дверь просунулось квадратное лицо Катлера. В руке он сжимал пучок ландышей, выглядевших совершенно нелепо.
— Это что такое? — загремел он. — Что это за образина там в проулке? Это ваши фокусы?
— Мои фокусы? — зашипел его соперник и, бледнея еще сильнее, шагнул к нему.
Все это заняло не больше нескольких секунд, но отцу Брауну хватило этого времени, чтобы выбежать из гримерной на улицу, бросить взгляд вдоль улочки и быстрым шагом направиться к тому, что он увидел.
Остальные двое тотчас прекратили ссору и устремились за ним следом.
— Вы что делаете? — крикнул Катлер на ходу. — Вы кто такой?
— Моя фамилия Браун, — с грустью в голосе произнес священник после того, как склонился над чем- то лежащим на земле и снова выпрямился. — Мисс Рим просила меня прийти, и я пришел, как только смог. Но, как оказалось, слишком поздно.
Трое мужчин посмотрели вниз, и в тот миг по крайней мере для одного из них жизнь кончилась. Вечерний свет золотой дорожкой струился по узкому проулку, и посреди этой дорожки в сверкающем синевой и зеленью сценическом наряде, устремив мертвое лицо к небу, лежала бездыханная Аврора Рим. Платье ее было порвано, как будто в борьбе, правое плечо обнажилось, но рана, из которой струилась кровь, находилась с другой стороны. Медный кинжал лежал, поблескивая, на мостовой примерно в ярде от тела.
Какое-то время мужчины стояли молча. Откуда-то со стороны Чаринг-Кросс донесся далекий смех цветочницы, на одной из улиц рядом со Страндом кто-то громко засвистел, призывая такси. И тут капитан движением столь молниеносным, что оно могло означать либо истинную страсть, либо искусное притворство, схватил сэра Уилсона Сеймура за горло.
Сеймур спокойно повернул к нему лицо, и в глазах его не было ни гнева, ни страха.
— Вам нет нужды меня убивать, — ледяным голосом произнес он. — Я сделаю это сам.
Рука капитана дрогнула и опустилась. Второй мужчина добавил с прежней искренней уверенностью:
— Если мне не хватит мужества заколоться кинжалом, за месяц я прикончу себя выпивкой.
— Ну нет, — сказал на это Катлер, — я выпивкой не обойдусь. За это должна пролиться чья-то кровь… Не ваша… Но, похоже, я знаю чья.
И прежде, чем остальные смогли понять его намерения, он схватил с земли кинжал, подскочил к другой двери в нижнем конце проулка, вышиб ее одним ударом и набросился на Бруно. В эту минуту из гримерной своей шаркающей походкой вышел старый Паркинсон. Увидев лежащий в проулке труп, он, покачиваясь, подошел к нему и остановился. Пока старик смотрел на тело, лицо его подергивалось. Потом он вернулся в гримерную и неожиданно сел на одно из кресел. Отец Браун тут же бросился к нему, не обращая внимания на Катлера и громадного актера, которые уже схватились не на шутку, вырывая друг у друга кинжал, и комната гудела от звуков их борьбы. Сеймур, который все еще сохранил здравый рассудок, выбежал из переулка и стал свистеть, призывая полицию.
Когда полицейские прибыли, первым делом они с трудом разняли дерущихся, которые вцепились друг в друга, точно обезьяны. Потом, задав пару формальных вопросов, арестовали Бруно, открыто обвиненного взбешенным противником в убийстве. Полицейские, не лишенные журналистского чутья, несомненно, оценили тот факт, что герой нации, человек, имя которого известно в каждом доме, собственными руками задержал преступника. К Катлеру они отнеслись с глубочайшим почтением, выслушали его внимательно и указали капитану на небольшой порез у него на руке. Похоже, когда в пылу борьбы Катлер через опрокинутые стул и стол тащил к себе Бруно, тот вывернул у него из руки кинжал и полоснул по запястью. Рана была несерьезной, но, пока его не увели, полудикарь не сводил глаз с окровавленной руки и с лица его не сходила усмешка.
— Форменный каннибал! — сопровождая его взглядом, шепнул констебль Катлеру.
На это замечание Катлер ничего не сказал, но через пару секунд произнес:
— Нужно позаботиться о… о трупе… — И голос его осекся.
— О двух трупах, — послышался из дальнего угла комнаты голос священника. — Когда я к нему подошел, этот несчастный был уже мертв.
Священник смотрел на Паркинсона, который бесформенной черной грудой полулежал на роскошном кресле. Старик отдал не менее красноречивую дань погибшей женщине.
Наступившую тишину нарушил Катлер, которого, похоже, тронула печальная судьба преданного слуги.
— И я бы хотел так, как он… — хриплым голосом промолвил он. — Помню, как он смотрел на нее, глаз
