полиэтиленовый пакетик с белым порошком.
— Кхм.
Она повернулась и увидела стоявшего в дверном проеме Майкла Бруэра. На лице его была написана жалость.
— Простите, — сказал он, — я думал, что избавился от всего этого, и надеялся, что вам все-таки не придется об этом узнать.
— Вы что, — изумилась Харриет, — хотите сказать, что Дикки умер от передозировки наркотиков?
— Нет, — печально покачал головой Майкл Бруэр. — Дело не в этом.
— Я все равно не могу в это поверить, — призналась Харриет. — Я ведь помню, каким Дикки был раньше…
— Вы сами сказали, что давно не видели его. — Голос Майкла Бруэра был мягким, полным сочувствия.
— Это правда.
— И вы удивлялись, что он не общался с женщинами.
— Да.
— Мне очень жаль, но все было понятно с первого дня, когда он поселился здесь.
— Ox.
— Сюда приходили мальчики. Спросите любого из соседей. Молодые люди приходили по ночам к вашему брату.
— Я поняла. — Вдруг ее поразила мысль. — Подождите… А этот парень, который приходил сегодня…
Майкл Бруэр кивнул.
— Мне очень жаль. Мне действительно не хотелось, чтобы вы об этом узнали.
— Хорошо, что я узнала хотя бы сейчас.
— Но почему? Почему вы так говорите? Я думал, вам и без этого сейчас нелегко.
— Нет-нет. Я хочу узнать о нем как можно больше. Я очень жалею, что не сделала этого, когда он был жив. Теперь я хочу узнать о Дикки все.
— Вот как…
— Может быть, так мне будет легче справиться с этой утратой.
— Может быть… — Майкл Бруэр грустно покачал головой. — Но мне кажется, так вы только сделаете себе больнее.
— Возможно, боль — это именно то, что мне сейчас нужно. Это искупление. Наказание за то, что не узнала его лучше, когда он был жив.
Майкл Бруэр кивнул, принимая такое объяснение.
— Почему доктор Харт не рассказал мне об этом?
— Мы обсуждали с ним это, мисс Чейли, и решили, что чем меньше людей будет об этом знать, тем лучше.
— Врач не должен так поступать.
— Возможно. Но чисто по-человечески… По крайней мере, он проявил сочувствие.
— Да. — Харриет посмотрела на часы. — Он, наверное, вряд ли до сих пор на работе?
— Да, скорее всего.
— У вас есть его домашний телефон?
— Есть, — сказал Майкл Бруэр, печально кивнув головой.
— Вы хотите сказать, что не поставили диагноз сразу?
— Ну, хорошо. Да, — вспыльчиво ответил доктор Харт. То, что ему позвонили домой, и так было ему неприятно, а когда начали ставить под сомнение его медицинские знания, он и вовсе разозлился. — Послушайте, мисс Чейли, вы хоть представляете, сколько пациентов я принимаю в день? И я разговариваю с ними всеми: пенсионеры с артритом, женщины с менопаузами, студенты с бог знает какими проблемами. Секс, депрессия, наркотики… Вы представляете себе масштабы наркомании в этом университете? И с каждым годом ситуация только ухудшается, потому что торговцев наркотиками, похоже, никто не ловит. А если и поймают одного, на его место приходят двое. Так вот, из-за всего этого у врачей просто не хватает времени. Поэтому мы вынуждены ставить диагноз на основании видимых симптомов. Если больной жалуется на понос, ты прописываешь ему средство от поноса. Черт возьми, да что тут говорить, если о том, что ваш брат был гомосексуалистом, я узнал только перед самой его смертью.
— Я тоже этого не знала.
— Вот видите! Вы росли с ним вместе, и то не знали. Я же встречал его всего… три… нет, четыре раза. Как я, по-вашему, мог узнать все подробности его личной жизни?
— Я понимаю, что вы хотите сказать. Но я говорю о наркотиках… Меня это больше всего поразило. Раньше он был противником наркотиков. Причем яростным противником. Хотя это тоже было давно.
— Люди меняются.
— Да. А вы знали о том, что он принимал наркотики?
— Опять же, узнал об этом только перед самой его смертью. Если бы я знал раньше, я мог бы что-то сделать.
— Это Майкл Бруэр рассказал вам?
— Нет. Он, наоборот, делал все, чтобы я этого не узнал.
— Почему?
— Потому что был другом вашего брата.
— Он был ему больше чем друг, верно?
— Что вы имеете в виду?
Когда Харриет стала звонить по телефону, Майкл Бруэр из вежливости оставил ее одну в своем кабинете, поэтому она почувствовала, что может рискнуть поговорить с доктором на эту тему.
— Мы выяснили, — продолжила она, — что Дикки был гомосексуалистом…
— Нет. Это невозможно. Я уверен, что Майкл не такой. Он просто хороший, добрый человек. Сейчас таких людей практически не встретишь, но он такой. Он оказался с больным на руках и стал помогать ему, как мог.
— Но если это не Майкл рассказал вам, как вы узнали про наркотики?
— Я… нашел кое-что в комнате вашего брата. Шприцы. — «Как и я», — подумала Харриет. Доктор продолжил: — Майкла Бруэра тогда даже не было там.
— Вы разговаривали с Дикки об этом?
— Нет. Он был уже слишком плох. Практически лежал без сознания.
— Почему же вы не забрали его в больницу?
— Послушайте, мисс Чейли. Ваш брат умирал. Я не мог его спасти, и никто бы его не спас на той стадии болезни. Майкл Бруэр сказал, и я с ним согласился, что ему лучше умереть дома в знакомой обстановке, а не в больничной палате.
— А второй причиной было то, что вы не хотели, чтобы больничные врачи узнали о вашей ошибке?
— О какой ошибке? Что вы имеете в виду, мисс Чейли?
— Я имею в виду то, что вы раньше не поняли, что происходит с Дикки.
На другом конце провода стало тихо. Потом доктор Харт неохотно согласился:
— Хорошо. Да. Я должен был обратить на это внимание, но не обратил. Как я уже говорил, через мой кабинет проходит слишком много людей. Иногда встречаются такие люди, которые сразу вызывают подозрение. Их с первого взгляда можно отнести к группе риска. Но с такими, как ваш брат… который казался… эксцентричным, да, но в остальном совершенно нормальным… То есть такого человека в последнюю очередь можно было заподозрить в гомосексуальности или наркомании.
— Да, — согласилась Харриет. — И именно для того, чтобы скрыть свою ошибку, вы и написали в свидетельстве о смерти «воспаление легких» и…
