стороны от лестницы была комната с накрытым столом, а справа комната с картинами на стенах?» Я ему: «Так точно, сержант, я в этом уверен». Тут Уизерс и восклицает: «Ага!» — таким, знаете, голосом, будто поймал меня на вранье. А потом сержант сказал: «Берт, соберитесь с мыслями и посмотрите внимательно на эти дома. Видите, какие они узкие? Ни в одном из них не может быть комнат с обеих сторон от входа. На окна смотрите».
Лорд Питер покосился на бутылку и разлил остатки шампанского.
— Не стану от вас скрывать, сэр, — продолжил полицейский, — что я почувствовал себя очень глупо. Как я мог этого не заметить? Уизерс, тот заметил, потому и посчитал меня пьяным или слегка тронувшимся. Но все равно я продолжал стоять на своем. Сказал, что тогда, наверное, какие-то из двух домов соединены вместе. Правда, я сам понимал, что этого быть не может, мы ведь сами зашли в каждый из них и нигде не увидели никаких соседних комнат. Разве что где-нибудь была потайная дверь, как те, про которые пишут в разных рассказах про всяких жуликов и бандитов. «Ну, хорошо, — говорю я сержанту, — но крики-то были настоящие, потому что не только я их слышал. Спросите людей, они подтвердят». «Хорошо, Берт, — говорит он, — я готов дать вам шанс». И он снова постучал в двенадцатый номер (к четырнадцатому он не хотел обращаться, потому что тот и так уж был злой, как черт), и на этот раз открыл нам сын. Он оказался приятным молодым человеком, совершенно спокойным. Сказал, что слышал крики и отец их слышал. «Четырнадцатый дом, — сказал он. — Там надо искать. Я не удивлюсь, что тот старикашка, который там живет, своего несчастного слугу на тот свет отправил. Эти „заграничные англичане“ с рубежей империи все такие: от них не знаешь чего ожидать… А их острые приправы вредны для печени». Когда я заикнулся о том, что надо бы еще раз в четырнадцатый номер наведаться, сержант начал выходить из себя. «Вы прекрасно знаете, что это не четырнадцатый номер, — чуть не заорал он на меня. — И лично я считаю, что вы, Берт, либо пьяны, либо у вас с головой не все в порядке. Так что лучше ступайте домой и проспитесь, — говорит. — Ко мне придете, когда будете в состоянии отдавать отчет в своих действиях». Я, конечно, пробовал спорить, но куда там! Он и слушать меня не стал. Развернулся и ушел. А Уизерс пошел на свой участок. Я походил там еще немного туда-сюда, пока не явился Джессоп, а потом пошел домой и по дороге встретил вас, сэр. Но я не пьян, сэр… По крайней мере, тогда не был, хотя сейчас, признаться, у меня такое чувство, что перед глазами все кружится. Похоже, это ваше шампанское крепче, чем кажется. Но тогда я был совершенно трезвым и уж точно не сошел с ума. Это призрак, сэр. Да-да… Призрак, так и есть. Может быть, в каком-то из этих домов много лет назад произошло убийство, и сегодня ночью я его и увидел. Возможно, что они и нумерацию домов на улице изменили из-за этого, — я слышал, что такое бывает, — и когда настает та самая ночь, дом становится таким, каким он был тогда. Но почему эта черная метка упала на меня? Что это за призраки, если из-за них приходится страдать ни в чем не повинному человеку? Разве это честно? Я думаю, вы со мной согласитесь, сэр.
Рассказ полицейского несколько затянулся, и стрелки на старинных напольных часах показывали четыре сорок пять, когда он закончил. Питер Уимзи с симпатией посмотрел на своего гостя, к которому уже проникся самыми теплыми чувствами. Надо сказать, что алкоголь подействовал на него несколько сильнее, чем на полицейского, потому что он пропустил обед и не поужинал из-за отсутствия аппетита. Однако разум его сохранил ясность. Вино лишь взбодрило его. Он сказал:
— Вам, когда вы смотрели в прихожую через отверстие для почты, было видно какую-нибудь часть потолка или лампы?
— Нет, сэр. Я мог смотреть направо, налево и прямо, но не вверх или вниз. Пола под самой дверью мне тоже не было видно.
— Когда вы смотрели на дом снаружи, свет был только в окошке над дверью. Но когда вы заглянули через щель, все комнаты были освещены, и справа, и слева, и в глубине?
— Совершенно верно, сэр.
— В тех домах, кроме парадных, есть другие входы?
— Да, сэр. Если выйти из тупика и свернуть направо, там чуть дальше будет небольшой переулок, на который выходят черные ходы.
— Похоже, у вас отменная зрительная память. Интересно, другие виды памяти у вас так же хорошо развиты? Можете ли вы, к примеру, сказать, не почувствовали ли вы какой-нибудь необычный запах в одном из тех домов, куда вы заходили? Особенно меня интересуют номера десять, двенадцать и четырнадцать.
— Запах, сэр? — Полицейский закрыл глаза, напрягая память. — Как же, было дело. В десятом доме, где живут две женщины. Там стоял какой-то старый запах. Не могу объяснить… Не лаванда, а то, что женщины кладут в чаши и вазы для запаха: лепестки роз и всяких других цветов… Ароматическая смесь, вот как это называется. Ароматическая смесь. А в номере двенадцатом… Ну, там не было ничего особенного, я только, помню, подумал, что у них должны быть очень хорошие слуги, хотя мы не видели никого, кроме самих хозяев. Пол и обшивка стен — все было начищено до блеска. В них как в зеркало смотреться можно было. Воск и скипидар, подумал я. И, разумеется, тяжелый труд. Короче говоря, чистый дом с хорошим, чистым запахом. Но в четырнадцатом номере было как раз наоборот. Там мне запах не понравился. Там стоял густой, удушливый запах, как будто его слуга жег ладан своим истуканам.
— Интересно! — произнес Питер. — То, что вы рассказываете, наводит на определенные мысли. — Он сложил пальцы и задал последний вопрос, глядя поверх них: — Вы когда-нибудь бывали в Национальной галерее?
— Нет, сэр, — ответил изумленный полицейский. — Никогда туда не заходил.
— Ох, Лондон, Лондон, — посетовал, качая головой, Питер. — Пожалуй, мы, лондонцы, меньше всех знаем о наших великих музеях. Ну да ладно. Как же нам разговорить этих господ? Хм… Думаю, для визита еще рановато. А впрочем, что может быть приятнее, чем с утра, до завтрака, совершить добрый поступок? Чем раньше вы найдете общий язык с вашим сержантом, тем лучше. Так, надо подумать… Да, наверное, это сработает. Вообще-то костюмированные представления — не моя стихия, но привычный ход моей жизни и так до того нарушился, что одним новшеством больше, одним меньше — погоды не сделает. Ждите здесь, а я пока схожу приму ванну и переоденусь. Я могу задержаться, но все равно приходить в гости до шести неприлично, так что ничего страшного.
Мысль о ванне была соблазнительной, но, возможно, не самой лучшей, потому что, как только тело Питера почувствовало горячую воду, его охватила какая-то странная расслабленность. Возбуждение, вызванное шампанским, начало уходить, и он с большим трудом вырвал себя из цепких лап сна. Впрочем, холодный душ вернул ему бодрость.
Выбор одежды заставил призадуматься. Серые фланелевые брюки нашлись быстро, и хоть они были слишком хорошо выглажены для той роли, которую он собирался сыграть, Питер понадеялся, что на это не обратят внимания. С рубашкой вышло сложнее. Их у него имелась целая коллекция, но все они были неброскими и очень элегантными. Какое-то время он склонялся к тому, чтобы надеть белую рубашку с открытым спортивным воротником, но в конце концов остановился на голубой, которую в свое время купил ради эксперимента, но остался ею недоволен. Красный галстук, если бы такая вещь имелась у него в гардеробе, пришелся бы весьма кстати. Поразмыслив, он вспомнил, что видел однажды на шее у своей жены довольно широкий галстук в оранжевых тонах, и решил, что он, если сыщется, подойдет для его целей. На ней он смотрелся довольно мило, на нем же будет выглядеть настоящим уродством.
Он зашел в соседнюю комнату. Было необычно видеть ее пустой. Его охватило странное ощущение. Вот
Он вышел из комнаты жены, оставив выдвинутыми все полки, как будто там побывал грабитель.
