— Нет, что ты! Это просто новая техника допроса. Приказ такой пришел сверху: «Допросы проводить в грязных трубах».
Он так злился, что я чуть не рассмеялась.
— Ты еще там? — крикнул он мне.
— Уже нет. До свидания, — бросила я в ответ и заползла за поворот, где подтянула ноги к груди, чтобы меня не было видно.
— Дьявол! — прошипел сержант. — Ты спугнул ее, идиот.
Я услышала, как он закряхтел и тихо выругался, а потом произнес:
— Лучше помоги мне выбраться отсюда, Хиббард.
Снова послышались возня и проклятия, после чего откуда-то издалека долетел голос:
— Куда ведет эта чертова труба?
— Понятия не имею, босс, — ответил Хиббард. — Может, в реку.
— Ну, так иди и проверь! — гаркнул сержант. — И если найдешь эту красотку, смотри не упусти, а не то ты у меня уже завтра выйдешь патрульным на улицу.
— А вы уверены, что это именно она? — спросил Хиббард. Ему явно не хотелось лазить по Котлованам в поисках трубы.
— Ты читал описание. Двух таких не может быть.
Мне не понравилось, как он это произнес, и мне не понравилось, как он отозвался обо мне. Я замерзала и уже промокла до нитки, но не собиралась выходить к таким людям.
Так мы и застряли там, он снаружи, а я, скрючившись, в трубе, в ожидании, когда он сдастся и уйдет. Время от времени он светил внутрь фонариком, наверное, от нечего делать, но я ни разу не шелохнулась и не издала ни единого звука.
Иногда я слышала, как он начинал ходить туда-сюда, тихо ругаясь. Он напомнил мне одного из маминых любовников, когда тот однажды решил, будто я у него что-то стянула. Мы тогда все этим занимались. Он лазил в мамину сумочку, а мы с Дон воровали у него. Мы прятались под лестницей, когда он носился по дому и орал, что спустит с нас шкуру. Еще иногда я пряталась от школьного надзирателя, который ловил прогульщиков на улице.
Для меня прятаться — привычное дело. Все, что для этого нужно, — немного терпения и сытый желудок. Но не пытайтесь прятаться там, где сыро и холодно, для этого нужен настоящий талант, и новичкам этого делать я не рекомендую.
Через какое-то время вернулся Хиббард. Но голос его звучал уже не так самоуверенно.
— Девчонка наверняка уже удрала, — сказал он. — Не могу я найти конец этой трубы.
— Куда-то же эта чертова штука должна выходить, — ответил сержант уголовной полиции. — Свяжись по рации, вызови людей, делай что-нибудь!
Он остался на своем месте, а я осталась на своем.
Вернувшись в очередной раз, Хиббард предложил:
— А почему бы нам не вызвать инженеров и не перекопать всю эту хрень к чертям собачьим?
В другой раз сержант сказал:
— Нужно прочесать все это место. Она могла выбросить его и спрятать куда-то. — Голос у него уже тоже был уставший. — И все это из-за этого номера, мать его. Почему этот тупой педик не отбросил копыта в каком-нибудь другом месте?
На что Хиббард ответил:
— Почему вы так уверены, что он был при нем? И почему вы уверены, что теперь он у нее?
— Он был у него, потому что он нес его мне, — ответил сержант. — А теперь он у нее, потому что она взяла его бумажник. Все остальное мы уже нашли, так что если этот умник гребаный не вытатуировал его у себя на черепе под волосами, значит, он должен быть в бумажнике.
— А что если он его держал в голове? — спросил Хиббард. — Ну, просто запомнил?
— Двадцать пять цифр?! Ты вообще думаешь, когда говоришь? Он сам сказал мне, что записал его и хочет передать мне. Ты что, собрался идти на обед? Никто не пойдет ни на какой обед, пока я не получу эту девчонку.
Пришлось нам всем торчать там без обеда. Сержант Майкл Сассекс заставил всех голодать совершенно напрасно, потому что у меня не было никакого номера из двадцати пяти цифр.
Но бессмысленно волноваться о том, чего у тебя нет, тем более когда тебя волнует то, что ты можешь получить. Меня очень волновал тот факт, что я могу получить воспаление легких. Если ты болеешь, ты не можешь себя прокормить. Если ты не можешь себя прокормить, ты теряешь силы. А потом есть два варианта: либо тебя сажают в приют, либо ты умираешь. И я видела, как такое происходило.
Скажу вам еще кое-что: когда я наконец вылезла из трубы, случилась очень странная вещь. Ну, вообще-то это не вещь, и нельзя сказать, что это на самом деле произошло, но тогда мне так показалось, и меня это жутко испугало.
Я превратилась в старуху.
Это произошло, когда я выглянула из-за поворота и не увидела в конце трубы света. Я прислушалась, но не услышала с той стороны никаких звуков. Тут-то мне и стало страшно. Я решила, что от долгого сидения в замкнутом пространстве ослепла и оглохла.
Я стала двигаться, но тело у меня настолько одеревенело от холода, что я еле доползла до выхода. Мне уже было все равно, поймает меня полицейский или нет. Я даже сама позвала его. Голос был слабый и хриплый. Поверите ли, мне даже хотелось, чтобы он оказался там, снаружи. Понимаете, я хотела, чтобы он мне помог, поскольку думала тогда, что ослепла, и была испугана.
Но его там не оказалось. Зато, когда я подползла к выходу, выяснилось, что уже стемнело, да к тому же пошел дождь, настоящий ливень. Спина и ноги у меня были скрючены, и я не могла ни подняться, ни разогнуться. В ногах совсем не осталось сил, и я не смогла бы убежать, даже если бы на меня спустили собак.
Я была старухой, когда плелась там ночью, согнувшись пополам и глядя на лужи в жидкой грязи у себя под ногами. Мне вспомнилась тогда Кровавая Мэри и то, как она выглядит по утрам. Но есть женщины еще старше, чем она, которым не приходится нагибаться, чтобы заглядывать в мусорные ящики, потому что это их обычное состояние.
Конечно, вскоре я пришла в себя. Кровообращение восстановилось, и я снова стала чувствовать ноги. И до меня дошло, что я не ослепла, просто было уже темно. Но я не перестала бояться.
И после того, как я распрямила спину, меня не покинуло ощущение беспомощности. Даже при том, что у меня было 734 фунта 89 пенсов. Меня искала полиция. Меня искали те сволочи, которые избили малыша Марвина. И мне некуда было идти. Я чувствовала себя обессилевшей и старой, и я нуждалась в помощи. И тогда я подумала, что нужно самой найти цель.
Эта мысль чуть-чуть подняла мне настроение. Совсем немножко, потому что после того утреннего карри у «Кашмира» я ничего не ела, а чувство голода наводит тоску как ничто другое. И все же я взяла себя в руки и отправилась на поиски своей цели.
Имени ее я не знала, но я знала, где ее найти: на противоположном конце Северной линии метро. Пешком туда я бы в тот вечер не пошла, ни за какие деньги. Поэтому я доехала на метро до станции «Челк-фарм» и стала ждать возле одного из книжных магазинов.
Один раз мне показалось, что я увидела ее, но, когда я подошла, эта женщина только прижала к себе сумку и прибавила ходу. Эту ошибку я списала на голод, Обычно я не ошибаюсь в женщинах среднего возраста.
Но в конце концов я увидела ту, которую ждала. На ней были светло-коричневый плащ и клетчатый шарф. Прячась от дождя под зеленым зонтиком, она с трудом тащила две сумки с рождественскими покупками.
— Вам помочь? — спросила я.
Она заколебалась. Я знаю такой тип женщин. Она из тех людей, которые открывают кошелек еще до того, как ты их о чем-то попросишь, которые не посылают тебя искать работу и не говорят, что ты все равно потратишь деньги на выпивку. Когда ты проходишь мимо таких людей, они провожают тебя жалостливыми глазами и вздыхают.
Не сразу, но все же она дала мне одну из сумок, ту, что полегче. Она хорошая. Она хочет мне верить.
