За порогом пещерки оказалась узкая, не шире полуярда площадка-карниз, незаметно переходящая в наклонную тропинку. Вверх и вниз вдоль карниза стены в камень были вбиты металлические колышки с кольцами, сквозь которые была протянута тонкая бечевка. Концы ее уходили в обе стороны и исчезали в сгустившемся полумраке. Батен решил, что это страховочный леер, служивший, чтобы проходящие по тропе не свалились в пропасть, которая на его счастье лишь угадывалась внизу, но видна не была. Батена так и тянуло заглянуть туда, за край площадки, но он не рискнул. Зато оба золотаря преспокойно уселись на край, свесив ноги во тьму, и покуривали, ведя неспешный разговор о своем. Батен почти не прислушивался к нему. Несмотря на свежий ветерок и то, что он таки просто насмерть вцепился в скользкие перильца-леера, его едва не подташнивало и покачивало, словно на лодке.
– Что, страшновато с непривычки? – обернувшись к нему, сказал Грус.
– Да нет, ничего, – выдавил из себя Батен.
– Ты, парень, не стесняйся, держись покрепче за землю, – ободрил его Грус.
А Волантис прибавил:
– Не бери с нас пример. Нам можно, а тебе еще нельзя.
– Вы думаете, что я должен начинать привыкать? – спросил Батен, уловив интонацию золотаря.
– А ты как полагаешь? – вопросом на вопрос ответил тот. – Не собираешься же ты возвращаться наверх? Нет, милый, ничего не выйдет. Туда, – он потыкал трубкой тьму у себя над головой, – тебе больше пути нет. Ты, парень, теперь такой же рыбоед, как и мы. Так что, хочешь – не хочешь, а привыкать придется.
«А в самом деле, что мне там, наверху? – подумал Батен с горечью. – Что связывает меня с Империей?»
Дом? Так он туда никогда не попадет из своей ссылки; есть, конечно, надежда, но слишком слабая, что будет когда-нибудь амнистия или его помилуют за какие-нибудь заслуги. Но скорее всего прибыть в родной Шеат ему предстоит лет эдак через тридцать в деревянном мундире без знаков различия; если просто не закопают где-нибудь тут же. Жены у него тоже, можно сказать, нет – или скоро не будет. Детей, слава Небесам, тоже… А все остальные прочие – родня, сослуживцы, знакомцы – просто не в счет… Так что? Долг и долги? Но с долгами он рассчитался, а свой главный долг исполнял честно и достойно, так что тут ему стыдиться было нечего.
Вот и получается, что куда ни кинь – ничего его с прежней жизнью не связывает.
Значит, надо начинать новую. Но как?
– Наверное, вы правы, – произнес наконец Батен. – Но как мне это сделать?
– Вот это, парень, другой разговор, – одобрительно сказал Волантис. Он ловко поднялся на ноги, хрустко потянулся могучим телом и, выбив трубку о вбитый в стену колышек, сунул ее и кисет куда-то под свою белую рубаху. – Это-то мы завтра с утречка и обсудим. А сейчас – спать, всем спать!
Утром Батен обнаружил, что они остались в пещере одни. Мергус исчез ночью вместе со своим крылатым спутником, Тхором, и одним из тюков. Грус сонно объяснил, что разведчик затемно снялся с места и ушел на Стену по своим, никому не ведомым делам. Кромники, объяснил он, никому особенно не объясняют, где они пропадают. Просто собираются и уходят неведомо куда, а потом появляются – и делают заявки: там-то и там-то найден, скажем, уголь, или рудная жила, или еще что. И если Гильдия, которой это касается, заинтересуется, то кромник продает карты района или ведет туда экспедицию гильдеров. За соответствующую, само собой, оплату. И вообще, люди они странные, но интересные.
Умылись в том самом озерце, где вчера золотари отмывали бесчувственного Батена и стирали его одежду. Располагалось оно выше по тропе, и Батен шел к нему, держась за леер и глядя только в стену; возвращался – таким же образом, и только в пещере почувствовал себя спокойно.
За завтраком разговор пошел о дальнейшей судьбе Батена. Мужики-золотари оказались людьми душевными. Батен даже не ожидал такого участия от людей низкого положения. Особенно после вчерашнего нелестного замечания Волантиса.
Впрочем, если вдуматься, Батен сейчас по своему положению был гораздо ниже своих спасителей: без роду, без звания, один в незнакомой, чужой стране, ни обычаев, ни законов которой он не знает; без покровителей, без денег и какой-либо возможности их заработать… Кому здесь нужен был бывший уланский поручик, никогда и ничему, кроме военного дела, не обучавшийся? Может, здесь нужны хотя бы солдаты- наемники?
Волантис на его вопрос неопределенно хмыкнул, а Грус покачал головой:
– Войск у нас нет. По договору с вами нам запрещено иметь армию. Полиция есть – на всякий случай, но тебе туда не попасть.
– Что да, то точно, – подтвердил Волантис. – К тому же уланы нам совсем уж ни к чему – коней у нас и вовсе нет.
– Куда же мне идти? – спросил Батен. – На что жить?
– Да, даром кормить тебя никто не будет, – кивнул Волан-тис. – Делать ты ни черта не умеешь. Так что одна тебе дорога, парень – ушки идти теребить.
– А что, – оживился Грус. – Я, помню, пацаном когда еще был, штаны прожег. Так папаня меня тогда приставу сдал, а тот – на ушки. Суров был старик, сейчас уже не тот. – Он вздохнул, но тут же снова оживился: – Так вот, я там на целый год и пропал. А зачем? С ушной печатью на Отмелях до следующих ушек в любой корчме бесплатно накормят, напоят и спать уложат. Вот я и кормился без папашиного пригляда – гуляй не хочу! Пристав, правда, в школу заставлял ходить, спасибо ему… Хорошее было время! Я уж на второй сезон было намылился, да папаня меня нашел, выловил и к делу пристроил.
– Дерьмо собирать? – не удержавшись, усмехнулся Батен. Он тут же пожалел о сказанном, но Грус совсем не собирался обижаться.
– Папаня мой, к слову сказать, первый огородник на весь Талас тогда был. А удобрения всякому огороду нужны. Воняет – это верно. Зато на Стену с Отмелей таскать ничего не надо и птичьи базары разорять – само сверху падает. Куда дешевле…
– Так слушай, что я говорю, – перебил напарника по дерьму Волантис. – Потеребишь ушки – до
