который считается в Таласе официальной денежной единицей, подешевел почти вдвое. Тем не менее в меновой торговле с Плато цена шелка остается неизменной; более того, таласары стараются ограничивать количество продаваемого шелка: официально шелк продается в Империю только в обмен на корабельный лес, который имперцы отдают Таласу без особой охоты, а неофициально выменивается у краевиков на металл – железо или медь, лом или изделия, без разницы, – который Империя и вовсе не продает Таласу. (Да и зачем имперцам шелк – они все равно ему настоящей цены не знают, а его не хватает Таласу для насущных нужд.)
А значит, шелк – это еще и металл, которого Таласу вечно не хватает, несмотря на постоянные его поиски на Стене и на ближних и дальних островах. И это лес, который необходим для кораблей, чтобы отыскать металл на островах…
А шелк – это ушки.
Небольшой невзрачный моллюск, обитающий испокон иска на Отмелях, питающийся мелким крилем и планктоном, налипающим на шелковом лоскутке, полощущемся на волнах, и время от времени раздувающий этот лоскуток, чтобы отплыть с осенними штормами с теплых отмелей и выметать икру, которую течения разнесут по всему Океану, – это и есть ушко.
Люди, как только они появились на Отмелях, начали использовать его сначала примитивно, изготовляя из тонкой прочной ткани ушка мешки, бурдюки для воды, одежду. Но чем дальше люди присматривались, тем больше они находили пользы в простеньком морском организме.
Люди оказались хорошими учениками.
Они взяли от ушка не только шелк, но и научились извлекать клей – гибкий, не боящийся ни соленой воды, ни жары, ни холода, прочный и «всеядный» клей.
Они стали использовать ту самую слизь, на которую налипали криль и рачки, для привлечения в свои сети рыбы и сбора питательной массы океана, из которой получались отличные кормовые добавки для домашних животных и подкормка для растений, которая могла служить подспорьем даже во время длительных плаваний – стоило разбросать по поверхности моря полотнища с ушной пропиткой, как даже в самом безрыбном месте начинался клев, или просто поскрести полотнища и можно было хотя бы не умереть с голоду; потом из этой массы стали делать брикеты для кромников с различными пищевыми добавками – может, и не совсем вкусно, но питательно и полезно даже для младенцев.
А сколько жизней спасла мазь, отпугивающая морских хищников, сделанная на основе выделений ушка, которое за его счет и выживало.
А скольких согрел ушной газ, пока не были открыты месторождения за Столбами…
Даже идею воздухоплавания люди позаимствовали у ушка.
Поэтому довольно скоро люди стали культивировать и сами ушки, как их предки выращивали и выводили новые породы растений и животных.
И ушки стали для таласар даже большим, чем хлеб для им-перцев. Хлеб только кормил, а ушки и кормили, и одевали, и защищали, и учили людей выживать…
Вот только они оказались настолько примитивными и простыми организмами, что за триста лет эксплуатации людям не удалось вывести новую, скажем, клеевую, кормовую или породу ушек с ушком размером с воздушный шар (хотя в последнем случае определенные успехи таласарами были достигнуты с помощью, как ни странно, магии и элементарного физического воздействия – попросту тянули за ушко), но просто как-то «научить» ушки отлепляться и раздувать свои пузыри, когда это нужно людям. Те миллионы и миллионы лет до этого снимались с места, только когда их теребили либо волны осенних штормов, либо люди – им было все равно; так продолжали делать и сейчас. Мало того, они упрямо сопротивлялись большей механизации и не реагировали на автоматические трепалки. Видимо, человек тоже как-то на них влиял…
На девятый день за полтора часа до обеда работа была практически сорвана: на семнадцатом квадрате ушко начало надувать шар. Первый в этом сезоне. И с окрестных квадратов, словно магнитом притянутые мгновенно разлетевшейся вестью, начали появляться гости – походить вокруг зеленоватой колбаски, качающейся в воде, полюбоваться и, как водится в таких случаях, выпить вина. Не разбавленного, а настоящего – ибо это и в самом деле праздник. Потому что монотонное грабание трепалками по воде кончалось. Правда, начиналась совсем другая работа, и нельзя сказать, что она будет легче, – но об этом никто и не думал сейчас. Пока не думал.
В восемнадцатом квадрате остались только мама Инди, которой праздник не праздник – а кормить народ надо вовремя, старик Лепорис, которому не хотелось идти милю туда и милю обратно: «Насмотрюсь я еще на ушки!», а также Батен и Кратерис, который чуть не физически страдал от того, что они прибыли в квадрат с опозданием. Форнакса и Эйли он, однако, отпустил без лишних слов.
Кратерис и Батен шли по соседним рядкам ровно, трепалка в трепалку, одновременно доходили до ограды, одновременно перетаскивали трепалки на следующие рядки и снова шли рядом, изредка перебрасываясь словами. Батен порой напевал солдатские песни; новым, таласским, он еще не обучился, и они были так же мало понятны ему, как его песни Кратерису. Кратерис слушал их, иной раз останавливал и просил объяснить непонятное, однако растолковывать солдатские песни – дело последнее, тем более человеку, не знавшему, что такое солдатское житье-бытье. Батен что мог, то объяснял, конечно, но потом надолго замолкал, пока размеренная работа опять не навевала на него настроения петь.
Перед самым обедом появился Форнакс – малость навеселе; вывел на делянку свою трепалку и пошел следом за ними, тоже напевая что-то.
Соседние делянки постепенно тоже стали заполняться народом, хотя появление десяти человек на квадратную милю мало прибавило оживленности восемнадцатому квадрату.
Вечером, незадолго до заката, прибежала возбужденная Эйли и сообщила, что ушки начали надуваться и у них, на восемнадцатом квадрате, на соседней делянке. Кратерис стиснул зубы, пробормотал проклятие и работал как заведенный до самого ужина, к которому его пришлось звать несколько раз. Зато, поужинав, он в полной темноте пошел на соседнюю делянку смотреть на одинокое надувающееся ушко, отмеченное плавающим фонариком.
После ужина народ не работал вовсе: пили вино, громко и весело разговаривали, пели – праздновали. Ближе к полуночи торжественно вынесли из дома цилиндр в плотной бумажной гильзе и подожгли фитилек. В небо взлетела яркая ракета; такие же ракеты запускали с-тех квадратов, где начали распускаться ушки. Батен отметил, что их два соседних квадрата не были единственными: ракеты взлетали еще по крайней мере в восьми местах.
Утром они опять как обычно вывели на делянку трепалки. Кратерис велел всем посматривать впереди
