А когда до него дошло, он, внутренне помолившись, ровным, холодным голосом произнес:
– Это значит, что умерла государыня Императрица.
Расальфаг непонимающе посмотрел на замок, потом снова повернулся к Менкару.
– Что ты городишь, дезертир? – сказал он. – Не таким должен быть траур по Императрице!
Потом до него дошло и он произнес:
– Ты хочешь сказать, что она приказала?.. – Князь не закончил.
Только вчера он лично назначил штурм замка через два дня и велел не брать пленных… Но одно дело отдать подобный приказ, и совсем другое – вдруг узнать, что пленными брать некого.
Его охватил гнев. Князь с презрением обернулся к Менкару:
– А ты, значит, крыса… – Он не договорил и презрительно сплюнул Менкару под ноги.
«Хорошо, что не в лицо, – подумал про себя Менкар. – До него я, конечно, все равно не добрался бы, но зато хоть сам пока жив останусь».
– Я краевик, ваше сиятельство, – четко сказал Менкар вслух, надменно выпрямляясь. – Я не могу оскорбить честь моих предков, совершив самоубийство.
– А колесование не оскорбит чести твоих предков, а, дерюжный дворянин? – рявкнул Расальфаг.
Князь погорячился: дворян в Империи колесованию не подвергали даже после гражданской казни – оберегали честь предков. Повесить – да, могли.
– От врагов любая смерть почетна, – отчеканил Менкар и только потом подумал с холодком в душе: «А вот возьмет и действительно колесует…»
Но князь махнул рукой и пошел прочь. Распоряжений касательно Менкара он не дал, поэтому того оттащили в сторону и опять отдали на попечение профосу.
Остаток ночи Менкар спал, а в лагере Расальфага бодрствовали все, даже сам князь. Послали разведчиков в замок. Те долго возились с воротами, уже не пытаясь скрыть шума, но никто из замка не отозвался и отпора не последовало. Ворота открыли, и разведчики проникли в замок. Вернулись они не скоро и принесли князю весть, которой ожидали все: Императрица и все до единого обитатели замка мертвы; Наследник – ни живым, ни мертвым – не обнаружен.
Это последнее обстоятельство стало для Расальфага весьма неприятной неожиданностью.
Он, не дожидаясь рассвета, сам срочно выехал в замок. Вскоре туда же доставили и Менкара – юнкер был единственньм человеком, который хоть что-то мог сообщить.
Менкар попал в Ришад на рассвете и с первыми лучами солнца увидел во дворе неровные ряды упавших тел. Военные – офицеры, солдаты, юнкера – предпочли смерть от оружия; судя по тому, что у некоторых имелись огнестрельные ранения, офицеры добивали из аркебузетов тех, у кого дрогнула рука.
В большом двусветном зале, где в былые дни устраивали балы, лежали тела гражданских – от кухонных рабочих до придворных дам. Их собрали здесь, а потом раздали каждому по большому хрустальному бокалу, где было вино с ядом; яд был быстродействующий, люди умирали после первых же глотков, и сверкающий паркетный пол в зале был усыпан битым хрусталем и залит подсыхающими лужицами розового вина.
На возвышении в кресле, одетая в полный торжественный убор, сидела Императрица; ее глаза были открыты, а яд почти не исказил лица, она казалась живой. На ступенях у ее ног лежали дама Порри-ма и – тут у Менкара дрогнуло сердце – девочка в ярко-голубом платье. На какое-то мгновение ему показалось, что это действительно Эйли, княжна Сухейль Делено, невесть каким образом вернувшаяся в Ришад. Потом он увидел лицо и вспомнил, что видел эту девочку в комнате белошвеек, она всегда тихонько сидела с коклюшками и посматривала на товарок и их кавалеров пугливым любопытным взглядом. Он догадался, что в последние минуты Императрица поняла, что одновременное исчезновение Наследника и княжны Сухейль вызовет у Расальфага вполне обоснованные подозрения.
Брезгливо стараясь не наступать на разметанные по полу одежды умерших, князь Расальфаг прошел к возвышению и какое-то время смотрел на Императрицу. Потом сделал знак, и несколько его офицеров подняли кресло с покойной и унесли во внутренние покои.
Князь явно узнал Порриму, а после того, как глянул на лицо девочки в голубом, обратился к Менкару:
– Кто эта юная дама?
– Таласская княжна Сухейль Делено, – не дрогнув лицом солгал Менкар.
Князь сделал знак, и девочку тоже унесли.
Расальфаг прошелся по залу, но его интерес уже был исчерпан, и он ушел куда-то во внутренние покои. Менкар остался; его заставили опознавать придворных, и он называл имена, а умерших заворачивали в простыни и складывали рядами вдоль стены замка, снабжая каждого табличкой с надписанным именем.
Людей из замковой обслуги – тех, что попроще, – Менкар знал не всех, а все же и те имена, что он назвал, куда-то записали, а потом похоронили всех простолюдинов в общей могиле на холме в полумиле от замка; дворян неродовитых похоронили там же, но в отдельных могилах. А с титулованной знатью, в основном с дамами из свиты Императрицы, поступили иначе: их тела сожгли, каждое отдельно, а прах собрали для передачи родным. Для Императрицы и девочки, названной Менкаром Сухейлью, сделали свинцовые гробы и, залив их прозрачным специальным зачарованным медом, повезли в Столицу.
Менкара, как единственного свидетеля и человека, последним видевшего Императрицу живой, отправили обозом следом – в цепях, но не пешком, а в телеге.
Замок же Ришад князь Расальфаг велел разобрать по кирпичику, а потом срыть и тот холм, на котором он стоял; он полагал, что Императрица приказала скрыть тело Наследника, чтобы никто не мог сказать: «Да, я видел Наеледника живым».
Княгиня Морайя встретила печальный обоз, везущий свинцовые гробы, за сто миль от Столицы.
Она ездила к сыну, уговаривала его наконец хоть как-то высказать свою волю, поощрить выступающих
