– Бедняжка, – тихо сказал Абраксас. – Такая красивая…
– Послушайте! – взмолилась Аойда. Она почувствовала, что сейчас опять расплачется, и поспешно отвернулась.
Абраксас сел в постели, потянулся к ней и взял за руку – Аойда замерла: что-то было в этом прикосновении. Он потянул ее к себе и усадил на краешек кровати; она не противилась и присела, полуотвернувшись.
– Княжна, – сказал он неожиданно мягко. – Княжна, выслушайте меня, пока я могу с вами говорить.
– Что же может вам помешать говорить со мной? – Голос Аойды был тих и полон тоски.
– Я не могу вам ничего объяснить, – так же мягко продолжал Абраксас. – Я и сам не совсем понимаю, в чем дело.
Аойда взглянула на него изумленно:
– Я как будто слышу другого человека. Как будто великого колдуна Абраксаса подменили!
– Никакой я не колдун! – резко сказал Абраксас, и Аойда вдруг разглядела, что он сильно изменился: теперь ему было именно тридцать лет, может, годом больше или годом меньше; прозрачная жесткая маска, которая так старила его, исчезла.
Это и был другой человек.
Аойда вскочила:
– Вы не Абраксас!
Он вовремя поймал ее руку и опять усадил на постель.
– Да нет, – сказал он с непонятной досадой. – Я-то как раз и есть самый настоящий Абраксас. Абраксас Ахеа.
– Значит, я жена другого человека, – медленно проговорила Аойда. – Того, с которым я говорила днем.
– Да нет же! И это тоже был я.
– Вы говорите какими-то загадками, – оглянулась на него Аойда.
Абраксас протянул руку за кубком и сделал еще несколько глотков; Аойда помимо воли облизнула губы – ей тоже хотелось пить.
– Возьмите, – протянул ей Абраксас кубок. – Не побрезт гуете?
Аойда взяла кубок и допила до дна.
– Мне оставлено только три часа свободы в сутки, и то ночью, – вымолвил с тоской Абраксас. – Кем и почему, я не знаю. Все остальное время в моем теле словно живет кто-то чужой, подавляя меня настоящего. И воспользоваться этой своей свободой я тоже не в состоянии. Вокруг меня стража, которая стережет каждое мое движение, и мне ничего не остается, как просто спать эти часы. Семижды три часа в сутки и телом, и разумом моим владеет кто-то другой. Чужой. И хотя это вроде бы тоже я, но то, что делает тогда Абраксас Ахеа, я делать не хочу, И не в силах противиться.
– Вы хотите сказать, – не веря услышанному, спросила Аойда, – что вы одержимый?
– Нет, – покачал головой Абраксас. – Просто кто-то на двадцать один час в сутки забирает мою волю и подчиняет меня себе.
Аойда потрясенно молчала.
– Сколько времени? – вдруг спросил Абраксас. Аойда словно во сне встала и вышла в кабинет.
– Половина третьего, – сказала она, вернувшись.
– Уходите, – попросил Абраксас. – У меня еще есть время, но вы лучше уходите.
Аойда чуть поклонилась и вышла, тихонько притворив за собой дверь; идти к себе она не решилась, по-прежнему опасаясь Пройта. «О Небеса, что за времена! – вздохнув, подумала она. – В родном отцовском доме – и не найти угла, где можно голову преклонить…» Она уже решила было пойти в материнские покои, но вспомнила безжизненный взгляд отца и передумала; просто вышла в кабинет и как смогла устроилась в кресле, подобрав под себя ноги и укрывшись шерстяным плащом.
Она не знала, что, увидев ее утром, Абраксас очень удивился, хотел было разбудить, потом призадумался, улыбаясь, и в конце концов решил не беспокоить. Он даже спустился в главный зал, чтобы ненароком не нарушить сон Аойды, и послал за ней только тогда, когда золотая карета стояла во дворе замка, запряженная шестеркой рыжих коней.
Аойда проснулась не сразу, недоуменно оглядывалась несколько минут, не понимая, куда это ее занесло, потом вспомнила и вскочила, краснея и задыхаясь.
Мать, пришедшая за ней, укоризненно покачивала головой: разве дело спать в кресле?
– Твои вещи уже собраны, – со строгостью сказала княгиня. – Его величество ожидает тебя у кареты, а ты спишь тут… Ну-ка живо умываться!
Пока Аойда спешно приводила себя в порядок, Абраксас прогуливался по двору и не проявлял видимых признаков нетерпения; Линкей, тоже собранный в дорогу, ходил по его пятам и, робея, восторженно ловил каждую возможность поговорить со своим новым кумиром. Абраксас был к нему снисходительно внимателен и забавлялся зачарованной влюбленностью мальчика.
Отказавшись от завтрака, Аойда спустилась по лестнице, но перед тем, как выйти во двор, на какое-то мгновение остановилась, три раза глубоко вздохнула, будто собираясь войти в обжигающе-холодную воду, и наконец вышла под золотящиеся лучи утреннего солнца.
Увидев ее, Абраксас сделал навстречу несколько шагов и протянул руку. Аойда подала ему холодную ладонь, и он, чуть пожав тонкие пальцы жены, сказал, улыбаясь:
