«панок», «панушки» заключать о близости его к польским или католическим кругам. С таким же правом можно настаивать на «барском» происхождении Козьмича только потому, что старцу была свойственна еще более частая манера обращаться к собеседнику со словами «любезный», «любезная».
Составив на основании приведенных признаков свое представление о старце, я начал поиски о происхождении этого загадочного человека, исходя из того убеждения, что исчезновение такого заметного лица, представителя высшего общества, не могло пройти бесследно. Перебрав данные о нескольких лицах, которые в той или иной степени могли быть интересны в качестве «кандидатов», или «alter ego» Федора Козьмича, я, наконец, в «Сборнике биографий кавалергардов» С А. Панчулидзева обратил внимание на биографию некоего кавалергарда Федора Александровича Уварова 2-го, сведения о котором оказались необыкновенно любопытными и действительно говорили о неожиданном, загадочном его исчезновении.
Князь П. А. Вяземский в своей «Старой записной книжке» об исчезновении Уварова рассказывает так: «около тридцатых годов, он, из среды семейства, со дня на день, пропал без вести. Никто не знал, кажется, и ныне не знает, куда девался он, как кончил и покончил ли с жизнью своею. Объяснительной причины к исчезновению его также никто придумать не мог. Года два-три спустя, на детском балу заметил я малолетнего сына его, танцовавшего с маленькою дочкою отца, который года два перед тем зарезался. Разумеется, эта встреча была делом случая, и, вероятно, дети и не знали о злополучной участи родителей своих, но и в самом случае бывает иногда много трагического драматизма».
Замечание это занесено много лет спустя после «исчезновения» Уварова. А. Я. Булгаков, находясь, наоборот, под свежим впечатлением того же события, сообщал 17 января 1827 г. своему брату: «Ты пишешь об Уварове то, что мы знаем. Скажи, пожалуйста, стоило ли труда заварить кашу, начать процесс и от того только, что велено ему датъ законный ход, посягнуть на себя... Да главное то, что нет удостоверения в смерти Уварова: он исчез, это так, но мог и дать тягу куда-нибудь, сесть на корабль в Кронштадте. После года или двух можно ручаться, что он умер, а не после недели: тело его не найдено». Несколькими днями позже он уже писал, что «Уварова тела так и не нашли. Положение его жены странно: вдова и не вдова».
Между тем и сама Уварова в официальной переписке, которую ей пришлось вести с III отделением по причине того участия и помощи, которую она оказывала своему брату М. С. Лунину, сосланному в Сибирь, не раз касалась вопроса о смерти мужа. В 1832 г. Уварова писала Бенкендорфу: «Уже пять лет, как я покинула Петербург, пребывание в котором стало для меня мучительным, единственно из-за этой Невы, где мой несчастный муж нашел смерть», а во всеподданнейшем прошении, уже в 1842 г., по тому же поводу, она говорит: «Я рассчитываю на долгую и верную службу моего мужа, который был одним из самых верных ваших подданных, благородная жизнь которого только, увы, омрачилась непостижимым самоубийством». Таким образом, сама Уварова не объясняла смерти мужа несчастным случаем, но причины не открывала. В том же письме к Бенкендорфу, прося определения сыновей: Александра (тогда ему было 16 лет), которого «покойный государь пожаловал еще в детстве в пажи», и Сергея — в Пажеский корпус, Уварова, говоря о своих сыновьях, характеризовала их и мужа в таких выражениях: «Мои дети унаследовали от отца это русское сердце, преданность трону, благородный энтузиазм к государю и отечеству, которые характеризовали их достойного отца. Как он, они возбуждаются только рассказами о прекрасных поступках. Они воспламеняются одними словами чести и военной доблести, и как он, несмотря на свою молодость, они готовы пролить свою кровь за государя».
По отзыву декабриста С. Г. Волконского, служившего одновременно с Уваровым в кавалергардах, «Уваров — добрый и честный малый, но с большими претензиями на ум и красоту, не без первого, но вовсе без последней, и очень обидчивый, что сообщало ему оттенок бреттера». Князь П. А. Вяземский дополняет эту характеристику, рассказывая, что «в Кавалергардском полку Уварова прозвали суп. Он был большой хлебосол и встречного и поперечного приглашал de venir manger la soupe chez lui, то-есть, по-русски — щей похлебать. Между тем, он был очень щекотлив, взыскателен, раздражителен. «Бедовый он человек с приглашениями своими», говаривал Денис Давыдов, «так и слышишь в приглашении его: покорнейше прошу вас пожаловать ко мне пообедать, а не то извольте драться со мною на шеста шагах расстояния». Этот оригинал и пригласитель с пистолетом, приставленным к горлу, был, впрочем, образованный человек и пользовавшийся уважением». В том же духе высказывается Н. Н. Муравьев, упоминая в своих «Записках», что другом М. С. Лунина был ротмистр Уваров, «который однакож сам имел знаки от поединка с Луниным, Уьаров человек неприятного обхождения, отчего вообще не был любим».
Федор Александрович Уваров родился в 1780 г., происходил из дворянской семьи, начал службу 17 апреля 1796 г. сержантом в лейб-гвардии Семеновском полку, куда записан был в 1785 г.; в 1796 г. переведен в Тенгинский мушкатерский полк подпоручиком, где получил последовательно производство: в 1798 г. — в поручики, в 1799 г.г — в штабс-капитаны и в 1800 г. — в капитаны; в 1801 г. назначен испек- торским адъютантом. В 1803 г. Уваров вышел в отставку, но в 1806 г. вновь поступил на службу штабс- ротмистром в Кавалергардский полк, получив в 1809 г. производство в ротмистры, а в 1813 г. — в полковники. Уваров был участником многих боев. Уже 18-ти лет он плавал на английском фрегате и находился в экспедиции в Голландию, где был в нескольких делах; участвовал в кампании 1807 г. против французов, а также в отечественной войне; сражался при Фридландс, Витебске, Смоленске, Бородине, где был ранен, при Тарутине, Малоярославце, Люцене, Бауцене, Лейпциге, Кульме, Фершампенуазе и др. В марте 1814 г. брал с армией Париж и после битвы при Монмартр-ской возвышенности участвовал в торжественном вступлении союзников в Париж, где провел несколько дней. За боевые отличия он неоднократно получал награды. Так, за участие в Бородинском сражении, где, несмотря на рану, Уваров остался в строю на коне, награжден Владимиром 4 степени с бантом; за «доставление неприятельского орудия» при Лейпцигской битве был представлен к награждению орденом Георгия 4 степени, но отклонил от себя эту честь, ссылаясь на статут ордена, по коему «заслугу» свою не считал достойною. Новые боевые подвиги вернули ему эту награду: за «разбитие неприятельского карре» при Фершампенуазе он был награжден орденом Гоергия 4 степени «за храбрость» и прусским орденом «pour le merite», причем произведен в чин полковника.
По возвращении в Россию Уваров был уволен в шестимесячный отпуск (с 29 апреля); 23 августа 1814 г. женился на Екатерине Сергеевне Луниной, сестре декабриста Лунина, а затем в 1816 г. отпущен для лечения ран. В том же году на дуэли с полковником Греффе Уваров получил рану, которая лишила его возможности сидеть верхом на коне, и он должен был подать в отставку, причем от Депрерадо-вича ему был выдан лестный аттестат. 5 ноября 1816 г. он «за ранами» уволен от военной службы, с чином статского советника, причем пожалован (12 ноября) званием камергера и определен на службу в Коллегию Иностранных Дел. Сын Ф. А. Уварова пишет о своем отце: «преданный императору Александру I всей силой истинно-рыцарской души, отец мучился мыслью, что впал в немилость» у государя, взгляд которого на поединки в то время, как известно, изменился. Но государь пожелал сам лично «рассеять печаль верного слуги» и, встретив его (это было в Москве на Тверском бульваре: Уваров должен был еще ходить на костылях), остановил его и «удостоил милостивого разговора, на который сбежалось несметное число благоговейных слушателей. Сам император привлек его к высочайшему двору». — В 1817 г. Уваров сноса находился в отпуске «до излечения болезней». В 1821 г. получил назначение состоять при министре финансов по особым поручениям и причислен к комиссии погашения государственных долгов, но 21 февраля 1822 г. от последней должности освобожден, с оставлением при министре финансов. 9 февраля того же года произведен в действительные статские советники. Имеется указание, что некоторое время, именно во время празднования бракосочетания Марии Павловны, он исправлял должность обер-церемониймейстера двора. В 1824 г. получил отпуск (в Рязанскую и Тамбовскую губернии), который потом по его прошению был продлен «до выздоровления».
Уваров имел хорошие средства: вместе с единственной сестрой он получил в наследство в Рязанской и Ярославской губерниях 500 душ; которые поделил с сестрою поровну, взяв себе худшую часть в Ярославле и в Касимовских песках: кроме того, ему принадлежали имения в Тамбовской и Московской губ. Уваров, по словам его сына, «у всех оставил по себе память честного и доблестного воина — солдаты его боготворили. Бескорыстие его и чувство собственного достоинства не позволяли ему принимать оклады и вознаграждения денежные (за раны)»; вдова его также не получала пенсии.
Уваров жил большею частью в селе Большая Екатериновка, Шацкого уезда, и занимался хозяйством; развел большой парк, устроил стеклянный завод, который успешно соперничал с известным Мальцевским заводом, и пр. О нем сохранилось воспоминание, как о хорошем хозяине, но строгом, подчас жестоком
