помещике, и как о «колдуне». Как человек образованный, он любил чтение и собрал значительную библиотеку. Он знал французский, немецкий и английский языки; интересовался живописью, архитектурой и особенно химией.
Загадочное «исчезновение» Ф. А. Уварова произошло 7 января 1827 г. У него остались два сына: 1) Александр, родившийся 11 января 1816 г., в последствии полковник Гусарского великого князя Константина Николаевича (13 Гусарский Нарвский) полка, умер 30 марта 1869 г.; и 2) Сергей, родившийся 25 октября 1820 г.; как и старший брат, он сдавал офицерский экзамен в качестве экстерна в Пажеском корпусе, учился затем в Берлинском университете, «промовировал» на все 3 ступени в Дерптском, где и получил в 1855 г. диплом доктора историко-филологического факультета.
В биографии Ф. А. Уварова отмечается, что у детей его не сохранилось никаких рукописей или бумаг отца — все это куда-то исчезло. После него некоторые книги перешли в частные руки, причем удалось еще найти: повестку от двора, вызывавшую Уварова для представления государю за несколько дней до «исчезновения», и ручной типографский шрифт Александровского времени; а внуку его попался устав какого-то тайного общества, который и был им уничтожен. Так как Уваров не числился среди декабристов и ни в какой опале после 14 декабря 1825 г. не состоял, то под уставом «какого-то» тайного общества вероятнее всего скрывается указание на масонскую ложу.
Мы видели, что о причине, заставившей Уварова лишить себя жизни или исчезнуть, Булгаков в своем письме очень глухо сообщает: «стоило ли труда заварить кашу, начать процесс и оттого только, что велено ему дать законный ход, посягнуть на себя». Вдова же Уварова в официальной переписке заявляет более определенно, что, зная образ мыслей своего мужа и его поступков, считает «главнейшей причиной», понудившей его лишить себя жизни, подачу государю прошения, где он просил о рассмотрении духовного завещания, сделанного «преступным братом» ее Луниным, коим она устранена от наследования после него имением: по словам жены, Уваров думал, что своим прошением он подал повод к подозрению его в корыстолюбии, «чувстве, совершенно ему несвойственном», чем боялся потерять в глазах государя хорошее мнение о себе.
Здесь речь идет о духовном завещании подполковника гвардии, декабриста Михаила Лунина, родного брата Е. С. Уваровой, который завещал родовое имение в Тамбовской губернии своему двоюродному брату Николаю Лунину с тем, чтобы он в течение 5 лет «непременно» уничтожил в наследуемом имении крепостное право «над крестьянами и двооовыми людьми», впрочем, «не касаясь земель и угодий», кои «без всякого раздробления» должны перейти к одному из сыновей по смерти Н. Лунина. Уваровой братом назначалась только пожизненная пенсия в 10 т. руб. ежегодно. Как декабрист, М. Лунин был осужден и утратил свои поава. Именно это завещание и оспаривал Ф. А. Уваров своим обращением к власти. Когда делу был дан законный ход, Уваров, выйдя однажды из дому, бесследно исчез. Его жена продолжала хлопоты о признании завещания брата незаконным, ссылаясь на то, что оно вынуждено правилами тайного общества, и оглашение этого завещания «может породить вредные толки», и что оно вообще противоречит законному «общему порядку». В конце концов Комитет Министров признал завещание М. Лунина недействительным, поставив имение передать тому, кто «по наследству» имеет ближайшие законные права.
Некоторые наблюдения заставляют думать, что Уваровой об исчезновении мужа было известно более, чем она старалась показать. Ссылка ее в официальном документе на то, что «главнейшей причиной» исчезновения мужа было павшее на него подозрение в корыстолюбии — неубедительно и страдает недоговоренностью; выражение «главнейшая» причина предполагает существование какой-то и другой причины, в бумаге не указанной. Не напрасно князь П. А. Вяземский писал, что «объяснительной причины к исчезновению его никто придумать не мог», — очевидно, Уварова что-то скрывала. По мнению одного лица, знавшего лично С. Ф. Уварова и его сына (врача М. С. Уварова), «старик Уваров, как и его мать, знали тайну, но не любили об этом говорит, и никому ее не открыли». Очень странно, что после Ф. А. Уварова у детей не сохранилось никаких писем или бумаг отца — «все это куда-то исчезло». Не оказалось даже и его портрета, словно чья-то тщательная рука уничтожила или скрыла его от сличения с оригиналом, может быть, исчезнувшим, но не погибшим.
По семейным преданиям, исчезновение Уварова объяснялось трояко: 1) было предположение, что он утонул в Неве, 2) что бежал в Америку, и будто бы туда ездила к нему Е. С. Уварова, и 3) что он был тем «таинственным» старцем Даниилом, «которого знали в Сибири многие декабристы».
Первое предположение очень сомнительно потому, что тела утопшего Уварова так и не нашли, что — непонятно: погибший был блестящим офицером, и для поисков его были, конечно, приняты все меры. Кроме того, тот же князь П. А. Вяземский, писавший об этом событии много позже, повторяет в сущности прежнюю неопределенность мнений: «никто не знал, кажется, и ныне не знает, куда девался он, как кончил и покончил ли с жизнью своей».
Второе предположение вызвано, вероятно, тем, что Е. С. Уварова почти ежегодно летом после 1832 г. ездила с сыновьями заграницу.
Третье предположение, по моему мнению, скрывает в себе зерно правды, только Федор Уваров был не Даниилом, а Федором Козьмичем. Это вытекает из следующих данных.
Старец Даниил, по отчеству Корнилович, а по фамилии Делие, происходил из казаков. Семья его проживала в Полтавской губ., в м. Новые Сенжары, Кобелякского уезда. Даниил родился 12 декабря
1784 года. Принятый в 1807 году в ратники, он после двухлетней службы был назначен в артиллерию, где в батарейной школе в два месяца выучился грамоте. Он участвовал в Бородинской битве, а также в военных кампаниях 1813 — 1815 годов. В 1820 году он, получив трехдневный отпуск, явился проститься с родными навсегда. «Более не ожидайте моего прихода в дом», сказал он, «куда-нибудь залезу в щель, как муха, и там век доживу». Представленный за 17-лстнюю службу к офицерскому чину, он отказался нести даже военную службу, высказав твердое решение вести «пустынножительскую» жизнь. По приговору военного суда он был сослан на работы в Нерчинские рудники. В Сибири Даниил был назначен «на вечную работу» в Боготольский винокуренный завод, Томской губ. Но после тяжелых испытаний, «по неспособности к работам» был освобожден и поселился в Ачинске. Последние же годы провел в д. Зерцалах, где жил и Федор Козьмич. Даниил пользовался большой популярностью среди населения и умер 15 апреля 1843 г.
Совершенно точная справка о происхождении Даниила отнимает, как видим, всякую возможность отождествления его с Уваровым. Однако эта догадка или семейное предание, быть может, выйдя из хорошего источника, ставила поиски на верный путь.
Наше предположение, что Федор Алексеевич Уваров окончил свою жизнь в Сибири Федором Козьмичем получает под собой почву, если мы возобновим в своей памяти признаки, намеченные для определения личности загадочного старца. Согласно пунктам 1, 2 и 3, он вполне удовлетворяет требуемым признакам: бывший военный, принадлежал к составу офицерства одного из лучших гвардейских полков — кавалергардского, и был участником-очевидцем кампаний 1812 — 1813 гг., причем в 1814 году также участвовал в занятии Парижа, в котором прожил несколько дней. В согласии с п. 4, будучи камергером и т. д. обер-церемониймейстера двора, он имел прямое отношение к придворной жизни и мог хорошо, конечно, знать и придворные интриги. О том, что Ф. А. Уваров был масоном, имеется лишь косвенное указание, и в этом направлении необходимы дальнейшие поиски. Однако, следует отметить, что молва крестьян об Уварове, как о «колдуне», очень любопытна. Не указывает ли она на некоторые странности мистического характера, подобные видениям Федора Козьмича?
Уваров, как и Федор Козьмич, владел иностранными языками. Живя большею частью в имении, он слыл хорошим хозяином, прекрасно знакомым с сельским хозяйством, — черта далеко не всем офицерам присущая, но совпадающая с представлением о Федоре Козьмиче. Вспыльчивость и даже обидчивость в характере — черты, равным образом свойственные обоим. Обнаруженные у Федора Козьмича в Красноуфимске «на спине знаки наказания кнутом или плетьми» не противоречат тождеству: рубцы от полученных Уваровым на войне ран, ошибочно могли быть приняты за следы от плетей, а раны у него, как свидетельствует послужной список Уварова и письма его сына, действительно были. К сожалению, причина «исчезновения» Уварова или его душерного перелома, вызвавшего удаление в Сибирь, остается недостаточно выясненной. По это обстоятельство не является возражением против нашей догадки, ибо оно говорит не о том, что причины никакой не было, а лишь требует дальнейшего выяснения, как все произошло, возможность чего не исключена дальнейшими изысканиями. В биографии Федора Уварова
