охраняло оцепление специальных отрядов СС, танковый полк, моторизованный полк, конная жандармерия. С воздуха убежище зверя прикрывали самолеты секретного аэродрома. Вокруг Черного леса, где был возведен «Оборотень», гестапо понатыкало на каждом шагу наблюдательные вышки, понаставило батареи, противотанковые орудия. Через каждые сто метров – заставы. Невдалеке от «Вервольфа» на линии железной дороги Винница – Калиновка под парами ходил бронепоезд…
Начальник охраны Раттенгубер в узком кругу своих приближенных похвалялся: «Вервольф» – призрак. К нему и русский комар носа не подточит, и мышь полевая не проскочит!»
Сколько раз подпольщики Винницы и Калиновки ни пытались узнать тайну Черного леса у села Коло- Михайловки, их старания были безуспешны. Все вокруг «Оборотня» было полито свинцом и кровью. Советских военнопленных, строивших «Вервольф», эсэсовцы расстреляли – несколько десятков тысяч! Стоило кому-либо из местных жителей случайно приблизиться к охранной зоне, как об этом сообщала световая и электрическая сигнализация. Задержанных расстреливала особая команда СС.
Казалось эсэсовцам, что они подготовили для Гитлера обетованное местечко. Приезжай, дескать, фюрер, садись в берлогу и командуй своим «блицкригом». К твоим услугам две радиостанции, подземный бронированный кабель, плавательный бассейн… и цветочки на клумбах. Все сделано добротно, аккуратно…
И все же тайна «Оборотня» была раскрыта. Советская разведка установила адрес ставки Гитлера, – закончил рассказ наш собеседник. – И конечно же, в этом принял участие Николай Кузнецов!..
Детство Ники
Он родился и вырос в небольшой уральской деревне Зырянке Талицкого района Свердловской области, в семье крестьянина Ивана Павловича Кузнецова.
Раннее детство Никанора[1] (Ники или Никоши, как ласково называли его) проходило радостно и беззаботно.
Мать наша, Анна Петровна – простая крестьянка, по отзывам односельчан, имела доброе сердце и золотые руки. В отношении к окружающим и детям ее отличала большая чуткость, заботливость. Л. В. Кузнецова, дальняя родственница семьи, вспоминает: «Анна Петровна была очень умной женщиной, энергичной и твердой, умело воспитывала детей и обладала каким-то особым даром сближать и роднить всех, кто её окружал. В ее семье всегда был удивительный порядок».
Отец наш, Иван Павлович, в противоположность своему родителю, деду Павлу, который вел замкнутый, затворнический образ жизни, был энергичным, трудолюбивым. Он многое повидал для своего времени. Отслужив семь лет в царской армии, вернулся из Петербурга домой с наградой. За отличную стрельбу командование вручило ему часы и серебряный рубль, к которому разрешалось припаять «ушко» и носить, как медаль, на груди. В армии отец научился читать и писать.
Будучи сам недостаточно грамотным, он понимал значение образования и тянулся ко всему новому. Иван Павлович первым в Зырянке провел опыты: включил в севооборот кормовые травы, стал держать пчел, участвовал в создании кредитного товарищества и потребительского союза.
Когда впервые начали практиковать зяблевую вспашку, он применил этот метод на обработке земли, купил плуг, что облегчило пахоту и повысило культуру земледелия.
Отец и мать любили и уважали друг друга, жили дружно, все спорилось в их руках. В своем хозяйстве они работали не покладая рук, не считаясь с праздниками, не стыдясь осуждения религиозных соседей. Это же трудолюбие и любовь к порядку они прививали и нам, детям.
Получив в наследство старый домик на две комнаты, корову, борону и самодельный плуг-сабан, родители благодаря своему трудолюбию завели лошадей, купили жатку, расширили дом. Правда, на это потребовалось не одно десятилетие.
Наши родители очень уважали сельскую интеллигенцию: дорожили дружбой с учителями, фельдшером. Частым гостем в нашей семье был Иван Алексеевич Жуков, муж племянницы Ивана Павловича. Жуков работал на Ертарском стекольном заводе. Позднее, самостоятельно выучившись лесному делу, он перешел на должность лесничего в Шадринский уезд. Общение с Жуковым принесло в нашу семью новые стремления и чаяния. Жуков первым посоветовал отдать старшую сестру Гасю учиться в Камышловскую женскую гимназию, чтобы она могла впоследствии стать сельской учительницей.
В своих задушевных разговорах с И. А. Жуковым наш отец неоднократно высказывал заветную мечту дать образование всем детям. По мере своих сил он добился своей цели. Сначала дочери, Агафья и Лидия, пошли учиться, потом Ника и Виктор.
Агафья до революции 1917 года успела закончить 6 классов женской гимназии в Камышлове. С 1920 года она работала учительницей в родной Зырянке, в соседних деревнях, в Уватском районе Тюменской области. В настоящее время живет с дочерью в Тобольске.
Лидия в 1922 году окончила Балаирскую пятилетнюю школу. Продолжить образование не удалось. До 1928 года она трудилась в хозяйстве семьи. Потом закончила курсы машинописи в Тюмени, работала секретарем в сельсовете, а позже – по специальности машинистки.
Ника рос крепким, здоровым сероглазым мальчишкой. Развивался не по годам быстро, был любознателен. Уже в шестилетнем возрасте он с помощью старших сестер выучился читать и писать.
Нам, родным, на всю жизнь запомнились зимние вечера детских лет. Зимой работ в крестьянском хозяйстве значительно меньше, нежели во время весеннего сева, в сенокос или страдную пору уборки. Поэтому вечерами, когда синие сумерки обволакивали деревенскую улицу и в окна начинала заглядывать луна, дети собирались у печки, в которой потрескивали дрова и, полыхало жаркое пламя. Отец рассказывал о похождениях русского богатыря Ильи Муромца, о бесстрашии Евпатия Коловрата и матроса Кошки – все то, что ему было известно из народных преданий, о чем узнал в армии. Ника слушал, затаив дыхание. Потом в доме появились книги Гаси. И если раньше дети с восторгом слушали рассказы отца, то теперь с неменьшим интересом сам Иван Павлович прислушивался к чтению старшей Дочери о битве на поле Куликовом, о геройских защитниках Севастополя.
Ника отличался хорошей памятью, легко заучивал длинные стихотворения и любил их декламировать в кругу родных и знакомых. Особенно ему нравились героические стихи, воспевающие трудовые дела и ратные подвиги русского народа: «Смерть Сусанина», «Бородино» и другие.
Само время до предела обострило патриотическое чувство старого солдата Ивана Кузнецова – на западе русская армия сражалась с германскими полчищами. В редкие вечерние часы отдыха, когда к нам приходили соседи, отец любил слушать, как его шестилетний сын с гордым вызовом как бы отвечал врагам словами Ивана Сусанина:
Отец слушал Нику, и глаза его лучились гордостью, счастьем…
Как вспоминает житель соседней деревни Рухловой Георгий Алексеевич Чудинов, в праздничные дни в доме Кузнецовых нередко можно было видеть такие сценки: стоит на стуле маленький Ника и звонким голосом декламирует лермонтовское «Бородино» или «Братьев-разбойников» Пушкина…
Революция на Урале проходила в ожесточенной классовой борьбе. Не успела установиться Советская власть, как во многих районах вспыхнули контрреволюционные выступления кулачества и буржуазии. В середине ноября 1917 года поднял мятеж атаман Дутов, а в мае 1918 года началось контрреволюционное, восстание Чехословацкого корпуса.
Белогвардейцам и интервентам, несмотря на ожесточенное сопротивление рабочих и беднейшего крестьянства, удалось захватить весь Урал. В Екатеринбурге было создано контрреволюционное «Уральское областное правительство», а позднее, в ноябре 1918 года, установлена колчаковская диктатура.
Эти грозные события задели даже самые отдаленные деревни Зауралья. Летом 1918 года в соседнем с Зырянкой селе Балаир по доносу местных кулаков карательный отряд белоказаков порубил шестерых сельских активистов, боровшихся за установление Советской власти в деревне. Среди погибших был муж нашей тети со стороны матери Иосиф Васильевич Дерябин.
В тот день Ника вместе с матерью навестил свою овдовевшую тетю. Он видел, как безутешно рыдали убитые горем пострадавшие семьи. Видел, как опускали в братскую могилу тела зарубленных. Среди них был и дядя Иосиф. Никоша помнил его молодого, кряжистого, словно кедр, веселого шутника. И вот дяди Оси не стало.
– За что?! – звенит над могилой стенающий, хватающий за сердце крик. Причитают женщины, ревут осиротевшие детишки, вереницами облепившие своих матерей.
